Игра в расшибного

«Им нет дела до моих переживаний. Они счастливы, им хорошо. Партия и государство гарантировали им настоящее и будущее. Им нет дела до того, что какой-то секретарь горкома партии Трофимов должен обеспечить эти гарантии. Им просто хорошо».

Но в тот же миг в голове засвербила, завертелась другая, мстительная мыслишка: «Вы же твердите, выучили назубок: «Народ и партия едины». Почему же ты поставил себя выше народа? Какие гарантии ты ему обеспечиваешь? Воля людей и есть сами гарантии государства их руками же и построенного».

«Что же получается? — заспорил он сам с собой. — Государство главнее партии? Чушь! Хотя, что там недавно говорил отец? Что Сталин строил государство и общество не по канонам марксизма-ленинизма? Что вышкаленная, созданная по военному образцу партия заменяла ему госаппарат? Чушь! Бред!»

Рядом с воротами особняка Иван Петрович наткнулся на траншею — на прошлой неделе здесь чинили водопровод.

«Почему до сих пор не засыпали? — удивился он. — Из окна автомобиля такие мелочи не замечаешь. А люди, поди, зубоскалят».

«Им хорошо, а мне плохо», — уже дома вынужден был признаться Трофимов.

Не хотелось во всём винить Грету. Понимал, что и сам не сахар. Но уж слишком быстро его жёнушка превратилась из светской богемной львицы в хищную и расчётливую маркитантшу из партийного обоза. Чего Трофимов даже не предполагал, Дёмины, казалось, знали всегда. Их походы в спецраспределители значили для них больше того, что в них приобреталось. Главным было утверждение своей элитарности в глазах друзей и знакомых.

Поначалу Леонида Савёловича забавляло, как, потчуя гостей немецким сервиладом, швейцарским сыром или польским беконом, Исаак Самуилович непременно рассказывал, какие отечественные продукты он едал в молодости и как до сих пор не может представить на своём столе кусок колбасы или шмат сала без головки чеснока. И тут же под одобрительные возгласы и смех собравшихся высыпал на тарелку горсть очищенных белых чесночных зубчиков.

Но игра в простонародье продолжалась не долго. Никакой чесночный запашок не мог заглушить в Дёминском доме устойчивый, настоявшийся дух неотомщённого лишенства. Здесь не могли простить Сталину чистки евреев в высших эшелонах власти, а главное — в карательных органах, и надеялись на реванш.

«А поначалу разобрали колбасу в обкомовском буфете», — посмеивался Трофимов, пытаясь дистанцировать себя от новых родственничков. Но когда ему доложили, что Грета скупает у некоего Сани Кича наверняка ворованные бриллианты, Леонид Савёлович переполошился не на шутку.

— Зачем тебе бриллианты? — напрямик спросил он жену.

— А ты хотел, чтобы я носила фиониды? — в голосе Греты звучало неприкрытое издевательство.

— Скупка краденого уголовно наказуема. Если…

Грета не дала ему договорить:

— Можешь не волноваться, я их уже переправила к тётке в Киев.

— Что значит, переправила?

— То и значит! — сорвалась она на крик. — И вообще, с каких пор ты стал совать нос в мои дела?

Трофимов не ожидал такого отпора от жены. Его оскорбил столь непривычный тон разговора, но опускаться до домашних дрязг он не собирался. Дело казалось более серьёзным, чем ему хотели представить.

— Извини, но твоё поведение беспринципно, — твёрдо проговорил Леонид Савёлович. — Более того, я не допущу, чтобы ты за моей спиной занималась спекуляциями и якшалась с уголовниками.

— Ты мне грозишь? — красивое лицо Греты перекосилось от удивления и негодования. — Да знаешь ли ты, босяк, кому обязан своим назначением? Знаешь ли, что твоя карьера в моих руках. Стоит мне только пальцем пошевелить, как ты снова окажешься на своём вонючем заводе, и не факт, что главным инженером.

Грета металась по комнате, и Трофимову показалось, что она ищет, чем бы запустить в мужа. Тем не менее он повторил:

— Я сказал то, что должен был сказать. И не советую тебе переиначивать смысл моих слов. Не вневлешь предупреждению, горько пожалеешь.

Настойчивость Трофимова возымела действие: Грета сначала заперлась в своей комнате, а чуть позже уехала к родителям. Леонид Савёлович не стал её останавливать.

А вечером к нему пожаловал Судаков.

— Что за дела, Леонид? От меня только что ушел Исаак Самуилович, — прямо с порога, заикаясь, начал частить Иван Петрович, и Трофимов понял, что тот в изрядном подпитии. — Майя Моисеевна вообще в обмороке валяется. Какого чёрта ты решил развестись с Гретой?

— С чего вы это взяли? У меня и в мыслях такого не было, — в свою очередь изумился Трофимов, пытаясь усадить незваного гостя в кресло. Судаков старательно пытался, но не мог уместиться. Пришлось предложить ему пересесть на диван.

Иван Петрович завалился на бок и тяжело дышал.

— Сердце? — предположил Трофимов.

— Давит, зараза! Плесни-ка коньячку что ли.

— Может, корвалолу накапать?

— Не смеши, секретарь! Не тебе лечить мою забубённую головушку. Ты лучше о своей глупой башке подумай.

Леонид Савёлович достал из буфета бутылку коньяка, потрогал хрустальные рюмки, потом увидел в глубине гранёные стаканы, посмотрел их на свет, дунул во внутрь и поставил перед Судаковым.