— И что? Ну же, Каро, хватит пасовать! Я жду тебя по эту сторону всех тяжких грехов, сулящих наслаждения! — Воззвал Лоусен. — «Вспомним о храбрости, так как храбрость была необходима для преодоления трудностей» — легко воспроизвел Лекс одно из обращений упомянутого барона.
— Вы не можете всерьез верить, что цитатами Кубертена добьетесь своего.
— Почему это?
— Ну потому что! — возмутилась Иви и выпалила первый недостаток барона, подсказанный памятью. — Грош доверия суждениям человека, который поддерживал нацизм!
— И был при этом французом, — искренне рассмеялся Лоусен. — Ну да ладно. Если смущают цитаты Кубертена, вспомни совет стариков: в жизни все надо попробовать! — Перевооружился Лекс.
Каро поджала губы и сложила руки на груди, увеличивая расстояние между ними. Немного, но хоть что-то.
— Исходя из этой логики, мистер Лоусен, «ничего не пробовать» в жизни тоже стоит попробовать. К тому же служебные романы я уже пробовала.
— Но ведь не со мной. — Он был обворожителен, как змей, красноречив, как змей и обаятелен, как змей.
Искуситель, уже давно отравивший ее ядом. От него у Каро слабели ноги, жгло в паху и разжижались мозги.
— Не важно, с кем. Важно, что пока мне нужна эта работа, я не рискну.
— О, мой лучший друг снова в деле? — По лицу мужчины пролегла тень горького скептицизма. — Фактор риска. Или как там? Коэффициент?
— Называйте, как хотите. — Тот факт, что Лекс не придавал этому значения, раздражал.
— Никак я не хочу называть! — Впрочем, он тоже был на взводе. — Я хочу получить внятный ответ, как и до какого уровня я должен снизить шанс того, что мы обязательно вскоре разойдемся и весь коллектив раздробится, и это, скорее всего, приведет к тому, что тебе будет невыносимо здесь работать, и придется уволиться с позором… Ну или какие еще ужасы ты там себе рисуешь. Короче, скажи, что я должен сделать, чтобы ты согласилась…
— Дать вам? — Кажется, впервые Каро перетянула на себя одеяло наглости. Лекс выгнул бровь.
— … вступить в отношения. Каро, мне кажется, мы уже выясняли, что желай я просто полапать…
Опустив голову и замахав перед собой руками.
— Так, мистер Лоусен. Давайте я проясню вам кое-что. Мне кажется, вы немного не понимаете суть выражения «шанс риска».
— Каро, а можно без лишних отклонений от основной темы? А то меня уже всерьез достало…
— Главный вопрос теории вероятностей не в том, каков шанс, что событие случится. — Повысила голос девушка. — Главный вопрос — когда! Потому что де-факто все шансы — стопроцентные! Основная неизвестная — сколько потребуется времени, чтобы этот самый шанс выстрелил. Понимаете? Риск — дело, конечно, благородное. Рисковать и выигрывать, попивать потом шампанское, радоваться, смеяться, оглядываясь на прежние страхи — кто этого не любит? «Завтра ты будешь смеяться над тем, что вчера казалось тебе страшным», — припомнила Каро, — раз уж вы так любите цитаты. Но, мистер Лоусен, что, если все испортится до того, как я перестану нуждаться в этой работе? Что, если рискнув, я потеряю столь нужное? Что, если, погнавшись за журавлем в небе, упущу синицу в руках?
Лекс приоткрыл рот: до него дошло.
Одномоментно и полно, словно кто-то загрузил в голову папку со всей информацией о ситуации.
Каро пасует не перед ним, нет.
Брат, которого нельзя вернуть. Тетя Джудит, которой недолго осталось. Ошибки, которые уже невозможно исправить. Отношения, которые могут испортить отлаженную до механизма жизнь…
Каро страшно пасовала перед временем.
Она застыла перед последней, роковой чертой, отделяющей взрослеющего человека от повзрослевшего. Чертой, определяющей неумолимость и неизбежность течения времени и всего, что оно принесет: упущенные возможности, утраченные идеалы, потерянные связи. Каро не выносит ничего остро эмоционального потому что сильные переживания в контексте временной парадигмы — это бомба замедленного действия. Вот сейчас она привяжется к человеку — а когда-нибудь потом он ее покинет. Вот сейчас она доверится — а ее оттолкнут или подставят. Вот сегодня она, а потом…
Невозможно объяснить человеку, что нет никакого «потом». Он должен осознать, прочувствовать сам, что есть только «сейчас». Ничего больше.
Когда Каро сможет принять это, она повзрослеет.
Лекс хмыкнул: выходит, он увлекся в некотором смысле подростком? Неожиданно. Если вспомнить, что его первой жене — тоже блондинке — было восемнадцать, когда он влюбился, то текущее увлечение Лекс мог бы с легкостью назвать самым грандиозным провалом в жизни. Ведь, конечно, расставшись с Фиби, он дал зарок больше никогда не встречаться с «незрелыми подростками с пустой головой» и к тому же — с блондинками. Интересно, расскажи он об этом, Каро поверит?
Надо было упомянуть раньше, когда она спрашивала. Сейчас его история будет выглядеть, как оправдание, придуманное на ходу.