Игра в судьбу

Театр открылся внезапно — обшарпанное здание с колоннами и выщербленными ступенями даже в темноте невозможно было спутать ни с чем. Он долго стучался в парадный вход, пока не понял, что здесь ему не откроют. Обежав дом, он разглядел невзрачную дверку и стал отчаянно биться в неё, стуча и согреваясь. Прошла вечность, прежде чем он услышал за дверью какое-то шевеление и звяканье ключей. Наконец дверь приоткрылась на длину короткой цепочки, и сонный старческий голос сипло спросил:

— Чего колотишься?

— Автор… Москвы… читку… впустите… замерзаю… — Глеб с трудом выбрасывал из себя слова, не очень вникая в их смысл, но в голосе его было столько мольбы и отчаяния, что сторож и понял и впустил.

— Ну, заходи, коль достучался, — ворчал он, заводя Глеба в дежурку, — заходи, коль разбудил. Тебе бы сейчас водочки для сугреву. У тебя есть? — кивнул он на кейс.

Глеб отрицательно мотнул головой.

— Что ж ты без водки ездишь, — удивился старик, — аль не пьёшь?

Глеб неопределённо пожал плечами.

— Зашитый, али вера не позволяет?

— Да нет, просто не сообразил, — повинился Марков.

— Ну, а деньги-то у тебя хоть есть? А то давай, я сбегаю. Правда, с наценкой в такую рань. А то принесу.

Глеб дал деньги и сел на диван. Через минуту он уже спал мертвецким сном.

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул старик.

— Вот и хорошо, вот и славно, — промурлыкал он, свинчивая пробку.

Глеб пробудился от жёсткой и энергичной тряски. С трудом разлепив глаза, он увидел склонившееся над ним худое женское лицо с тяжёлым носом, явными чёрными усиками и папиросой, торчавшей из угла большого рта.

— Автор, — то ли утвердительно, то ли вопросительно произнесла она хриплым прокуренным голосом.

Глеб сел и утвердительно кивнул.

— Бланк, — произнесла она и протянула руку.

Ещё плохо со сна соображая, Глеб открыл кейс, достал письмо и вложил его в протянутую ладонь.

— Глупая шутка, — прошипела дама и густо покраснела от злости.

— Простите ради Бога, — залепетал Марков и тоже покраснел, — я со сна не врубился, не понял, то есть, извините…

— Пойдёмте, все уже собрались, — зло рявкнула мадам Бланк, — Что же это вы со сторожем так набрались, что он едва сумел нам дверь открыть, а вас полчаса будить пришлось? — мстительно поинтересовалась она.

Он начал было объяснять, но мадам, не слушая, полетела вперёд, виляя на удивление тяжёлым задом, и скрылась в комнате. Глеб зашёл следом, расстроенный и переполненный незаслуженной обидой.

Комната неприятно поразила его своей неуютностью, почти полным отсутствием мебели, тусклым освещением и стойким запахом смеси табака и перегара. Место за небольшим столиком слева от двери заняла мадам Бланк, вдоль стен на старых разномастных стульях сидели странные пожилые люди с нездоровыми, зеленоватыми, порой испитыми лицами. На вошедшего никто не обратил внимания. Глеб поздоровался, но ему не ответили, и он растерянно толкался у двери, не зная, куда сесть. У столика стоял свободный стул, и он присел рядом с усатой дамой.

— Это место главного режиссёра, — протрубила на всю комнату мадам, — займите другой стул.

Глеб встал и зло бросил:

— А вы не слишком гостеприимны.

Мадам равнодушно пожала плечами и уткнулась в какие-то бумаги.

— Идите сюда, — раздался довольно приятный баритон, — здесь стул целый.

Глеб сел и осмотрелся. У соседа, помимо баритона, были ещё и седеющая шевелюра, и правильные черты лица, и барские манеры бывшего героя-любовника, а ныне спившегося бонвивана. Остальная труппа являла собой довольно жалкое зрелище — несколько измождённых старух, пяток бальзаковских дамочек, беременная девица лет тридцати и группка невзрачных мужичков с явными следами вчерашней пьянки.

— Кому же здесь мою пьесу играть? — с тоской подумал Глеб.

Дверь распахнулась, и вбежал ещё один похмельный мужичок с сильно косящими глазами.

— Автор? — проскрипел он. Мадам кивнула. Мужичок плюхнулся на стул.

— Начали, — снова проскрипел он и закрыл глаза.

Мадам равнодушно кивнула Маркову.

Глеб встал, скороговоркой перечислил действующих лиц и их краткие характеристики, прочитал описание мизансцены и перешёл к диалогу. Первые две страницы он был зажат, потом раскрепостился и следующие три прочитал так, как читал дома своему зеркальному зрителю. После особенно удачной фразы он гордо глянул на режиссёра, встретился с его косящим взглядом и… замолк. Главный осмотрел его с ног до головы и повернулся к мадам:

— Это что за херню нам тут втюхивает этот клоун?

— Сама не пойму, — равнодушно пробасила Бланк, — сейчас узнаем. Господин Маркин, вас пригласили читать пьесу…, — она порылась в своих листках, — вот, «Страстный поцелуй», а вы что изображаете?

— Я не Маркин, я — Марков, — дрожащим голосом произнёс Глеб, — и пьеса у меня не «Страстный поцелуй», а «Страстная неделя».

— И как же вы сюда попали? — проскрипел режиссёр, глядя на мадам Бланк.

— Меня пригласили, вот, и письмо прислали, — чуть не плача прошептал Глеб.

— Дура безмозглая, ничего доверить нельзя, — спокойно проскрипел главный и вышел, хлопнув дверью.