Игра в сумерках. Путешествие в Полночь. Война на восходе

– «Если союзник попадет в беду, другие не уйдут, пока не сделают все, чтобы его спасти», – процитировал Змеевик. – Это из нашего договора. Но пункт о спасении действует лишь до тех пор, пока есть надежда выручить того, кто попал в беду. Когда мы решали, идти ли за тобой к майастре, я склонился к тому, что ты, возможно, жив. А жизни других ничего не угрожало, потому мы пошли за тобой. Но это вот – другое.

– О чем ты?

– Это смерть, Тео. Верная смерть. – Змеевик обернулся, окидывая взглядом туманную мшару. – Я не проберусь по туману через болото. Без тропы, в темноте… Оно поглотит меня. Но если даже выберусь к селению кэпкэунов – там все и закончится. – Он тяжело вздохнул и потер лоб. – Я не смогу их спасти. И ты не сможешь.

Змеевик посмотрел Тео в глаза – сурово и твердо, – кивнул на тропу.

– Иди. Иди по ней, найди перекресток всех дорог. Может, ты единственный, кто исполнит свое желание в Макабре. Да будет так. Я желаю тебе успеха от всего сердца. Точнее, от той половины, которая пока не превратилась в камень.

Змеевик сжал губы судорожно и безумно, словно перед прыжком в пропасть.

– Хочешь… чтобы я ушел? – недоверчиво спросил Тео.

– Да. Ты свободен от договора.

– А ты?

– Ты не понимаешь… – Голос Змеевика сорвался. – Ничего не понимаешь… – Он приложил руку к груди, как делал тогда, после превращения в змея, и на его лице, обычно таком бесстрастном, проступило отчаяние. – Если ее не станет… Если не станет ее, лучше мне дожидаться, когда время повернет вспять… мертвым.

Змеевик моргнул остекленевшими глазами, опомнился и сдвинул брови.

– Я ухожу!

И он, развернувшись, нырнул в туман.

Теодор остался на тропе, озябший и потерянный. Когда до него донеслось удаляющееся «прощай!», внутри полыхнула ярость. Гнев, раздражение, бешенство. Тео испугался, вдруг от этой ярости мир вновь почернеет, съедая звуки и запахи. Но нет.

Это была другая ярость.

Он глянул на север: где-то там, за кровавой пеленой, мерцает над перекрестком комета. Там второй Замок Смерти и карта-Путеводитель, которая укажет дорогу к родителям.

Тео посмотрел на восток, где в тумане еще слышались хлюпающие шаги Змеевика, и перед его глазами встала Санда. Он представил на миг, что чудовище – босое, грязное, с длинными руками и капающей слюной из раззявленной пасти – держит ее, а она кричит, и в голове у него все помутнело, почернело, налилось лютой, нечеловеческой злобой.

– К черту! – взревел Тео. – К черту!

Он чертыхался и бесился, топая ногами на тропе, разрывающийся между севером и востоком. Потом вдруг остановился. Замер. И, ругнувшись, бросился вслед Змеевику – туда, где виднелись темные ямки с водой, оставленные его сапогами.

– Сколько раз я подыхал! – рычал Теодор. – Сколько раз меня пытались уничтожить! Сожрать, разорвать, утопить, прошить пулями, а я все еще, черт возьми, жив! Все еще жив! И если сдохну, сейчас сдохну – пусть оно будет так. Пусть и сдохну, как собака! Пускай! Раз уж суждено – ну и к чертям собачьим, жрите. Жрите, твари, но вы мной подавитесь!

Тео сам не знал, кому кричал все это. Он просто бежал, спотыкаясь, по следу Змеевика и вскоре увидел на пригорке высокий силуэт.

Вик ринулся ему навстречу, держа меч на отлете, – видимо, из-за тумана решил, что его нагоняет чудище или покойник. Узнав Тео, Змеевик даже растерялся. Опустил меч и, помедлив, указал на следы:

– Видишь? Вот они, босые. Тут их тропка на Багровые топи и проходит, земля как-никак плотнее, чем к западу от нимерицы, куда ты сунулся за покойницкой свечкой. С одной стороны, нам не повезло. Золотая тропа оказалась слишком близко к тропе кэпкэунов. С другой, очень даже повезло: мы знаем, куда они пошли. Так что быстрее, быстрее, Тео!

Началась мшара. Тропа заходила ходуном; ноги только чудом не проваливались в жиденькую, затянутую плесенью и красноватым сфагнумом трясину. Змеевик, взмыленный и взбешенный, ступал след в след, зная, что, если тут кэпкэун не провалился, и он, стало быть, пройдет. За ним следовал не менее взбешенный и вспотевший Тео.

Некоторое время спустя туман начал развеиваться. На небе проявились облака, и где-то даже блеснула звезда. Тео уловил бормотание Змеевика, то тихое, то громче, то снова тише. Парень повторял имя Дики, и в его голосе звучало такое отчаяние и безысходность, что Теодор содрогнулся.

Он оступился и ухнул по колено в мутную бурую жижу, но Змеевик тут же подхватил его и вытянул на сухое место. Решив перевести дыхание, они уселись на маленьком островке.

– Стало быть, вы с Дикой…

Тео впервые за долгое время сказал «Дика». Называть ее Шнырялой при Вике он теперь не мог.

– Нет.

– Нет?

– Я сказал.

– Но она тебе нравится?

Змеевик уставился на Тео так, что тому стало не по себе.

– Она для меня больше чем друг. – Вика, обычно немногословного, словно прорвало: – Больше чем сестра. Больше чем кто-либо. Она умерла из-за меня, понимаешь? Если бы я не попросил ее дать мне имя, если бы отец ничего не узнал, если бы… Но все случилось так, как случилось. И я умер, тоже умер – из-за нее.

Он рывком встал и зашагал вперед, чавкая и хлюпая по следам кэпкэунов.