Игра в сумерках. Путешествие в Полночь. Война на восходе

– К тому, что, если ты не истинный владелец ключа, тебе, скорее всего, крышка.

– Спасибо, что предупредил. Фифика заразила? Не надо селиться рядом с полоумными мороайками.

Теодор фыркнул и посмотрел на девчонку.

– Хватит. Ты не злюка, какой пытаешься казаться. Рычишь, но не кусаешь.

– Уверен?

Шныряла продемонстрировала пару ножей.

– Мне никто теперь не страшен. Мне нужен ключ, и плевать. Надоело прятаться!

Тут Теодор выдал самую странную идею, которую мог придумать за последнее время:

– Пошли вместе.

Шныряла, похоже, удивилась не меньше:

– Ты с чердака упал?

– Тебе хуже? Если кто и сможет угадать имя – лишь один из нас. Или кто-то другой – тогда придется уносить ноги, а тут неплохо иметь прикрытие. Если угадаю я – тебе опасность не грозит. Если угадаешь ты – опасность не грозит мне.

– А если никто?

– Ну, тогда…

Теодор метнул взгляд на арбалет, лежащий на столе.

Шныряла шмыгнула носом, почесала в затылке.

– Ей-богу, это самая странная затея, которую я слышала от нежителя… Но – пошли.

Девушка хмыкнула, однако ее ухмылка не казалась знаком смертельной угрозы.

Они шагали по проросшей траве, и подол юбки Шнырялы уже позеленел от свежих соков. Вечерело, меж сосен лился закатный свет. Девушка несла на плече арбалет, звенела и бряцала капканами и разными колюще-режущими предметами. Даже Теодору перепало – она всучила ему тяжеленный топор, и так они побрели в сторону гор.

– Давно живешь на кладбище? – спросил Теодор.

– Десять лет, – ответила Шныряла.

– А жизнь помнишь?

– Ни капли. А когда что и вспоминаю, то стараюсь забыть.

Теодор промолчал. Мимо пронеслась сова, держа в клюве мышь. Он вспомнил прошлое, когда бродил по лесам с филином…

– Твоих родичей утащил вихрь?

– Ага.

– Чтоб его побрало, меня он просто бесит.

Теодор покачал головой и пнул прошлогоднюю шишку. Никаких следов они пока не находили, но лес только начался. А впереди была целая ночь.

– А ты когда умер?

Теодор не знал, что ответить. Ни один нежитель не верил ему.

– Я не умирал.

Шныряла только бросила недоверчивый взгляд и хмыкнула:

– Живяк. Говорила же.

Она остановилась у пня и втянула носом воздух. Подняла голову к вершине ели, у которой они стояли, и долго-долго нюхала ветер.

– Тут проезжал Охотник, – заявила Шныряла и почему-то покраснела. – Слышу запах его коня. Останавливались на той полянке.

Между елей виднелась лужайка с ярко-зеленой травой. Они вышли из-за деревьев, и Теодор удивленно охнул: посреди полянки высился громадный камень.

– Ну и ну! Что за громадина?

– Чертов палец.

Камень действительно походил на палец, и что чертов – то верно. Булыжник стоял среди леса, и загадкой было, как он сюда попал. Словно кто выставил из-под земли указательный палец, и тот окаменел под солнцем. Камень был выше макушки человека, сидящего верхом, и порос лишайником и живописными мхами, сизыми, как туман. Кое-где свисали зеленые лапки папоротника, ветер раздувал плети, и казалось, что папоротник высунул ноги из щели и болтает ими в воздухе.

Теодор перехватил поудобней топор и забрался на камень, хранивший тепло солнца. Следом заскочила Шныряла. Тео уселся на край, свесив ноги, и поглядел на комету, – та отрастила второй хвост почти до самого горизонта.

– Времени мало. Городские обещают пик двадцатого марта, а ключей нет.

– Боишься продуть в Макабр?

– Больше боюсь продуть какому-то из стражей, – мрачно хмыкнул Теодор.

Шныряла покачала головой и указала на свою ногу, которая была перевязана тряпкой. Девушка все еще прихрамывала.

– Кто научился умирать, тот разучился быть рабом.

– Да вы на любую фразу отвечаете так.

– Будто не знаешь почему! – ответила Шныряла и поглядела ему в лицо.

Теодор не любил этого, но тут не отвернулся. Один ярко-голубой, как кусочек бирюзы на песке, глаз девушки смотрел прямо, а другой косил на камень.

– Я тоже лишилась всего, дурень, и знаешь, уже не боюсь ничего. Страшна не смерть, хоть она и неприятна, а жизнь, о которой хочешь забыть.

– Ты помнишь, как умерла?

Шныряла устремила взгляд на запад – там еще светило зарево ушедшего дня.

– Кое-что.

– Это больно?

– Да. Но длится – мгновение. Впрочем, именно это мгновение помнишь вечность.

Она уселась рядом и пнула лапку папоротника.

– Я полезла в какой-то люк и почувствовала дикую боль вот здесь. – Шныряла задрала край юбки и показала щиколотку. На ноге краснели два пятна. – А потом… умерла.

Теодор поглядел на шрамы.

– Змея, небось… Хотя странно. Здесь из ядовитых змей только гадюки водятся, а их яд так сразу не действует… Ты помнишь еще что-нибудь?

Девушка пожала плечами:

– Откуда? Я ж сразу умерла!

Она тряхнула головой, отгоняя воспоминания.

– С тех пор ненавижу всякие подземелья. Ни за что бы не хотела оказаться там вновь.