Игра ва-банк

У еды, наконец, стал появляться вкус. Рагу было весьма недурственным, хотя и слегка переперченным.

— Ма, можно мне молока?

— Сейчас. — Она рассеянно щелкнула пальцами, и бутыль появилась на столе.

— А стакан?

Он незамедлительно звякнул рядом с бутылью.

— Спасибо, мам.

Родительница махнула рукой, не прекращая шушукаться с тетей.

Кажется, жизнь налаживается. Возможно, мне даже не придется никуда сегодня тащиться на ночь глядя, а пятая глава «Прогулок по крышам» не останется недочитанной. А все дело в специфике моего дара (или проклятия — тут-как поглядеть). Им нельзя воспользоваться в корыстных целях, не нажиться никак. Вот такая подлянка.

Только помощь родственникам, причем остро нуждающимся. Причем тем, которых я знаю лично. Ну или хотя бы смутно помню.

И что здесь такого, спросите вы?

Уточняю: бескорыстная помощь. К сожалению, ведьмы и альтруистические побуждения — вещи плохо совместимые. Вот и приходится нашему трио выкручиваться. И насколько я знаю бабушку, променада сегодня ночью мне не избежать. Но попытаться же можно?

— Эла, а как звали ту кудрявую хохотушку, с которой ты ходила в младшую школу? Вы еще за одной партой сидели. Неразлучны были, как Сцилла с Харибдой.

— Мама, что за выражение! — возмутилась родительница. — Ты с кем девочку сравниваешь?

— Да, Элеонора, — попеняла тетя, — у ребенка так могут комплексы появиться.

Бабушка пристукнула ладонью по столу:

— Нормальное сравнение! С мысли меня не сбивайте. — Бабушкин инквизиторский взгляд вновь уперся в мою персону. — Так как там эту девочку звали, Эла?

Хэлен Элизабет Уиттберг. В девичестве Найтингейл.

Вот как ее звали. И зовут. Я надеюсь. Но давать эту ценную информацию бабушке не стоило ни в коем случае.

— Ну… — Я попыталась изобразить ранний склероз. — Как же ее… прямо на языке вертится… Вроде бы Лайза… Или нет… Сейчас-сейчас, подождите…

Тетя подалась вперед:

— Давай, милая, вспоминай!

Я засунула в рот полную ложку рагу. Уперев задумчивый взгляд в потолок, тщательно прожевала, затем неопределенно похмыкала и наконец выдала:

— Не-а, не помню.

Ба нахмурилась:

— Эла, вспоминай! Хуже будет!

Моррис в качестве драматического аккомпанемента затряс цепями. Мне почему-то отчетливо слышалась мелодия «Боже, храни королеву».

Вот подпевала!

Я сердито зыркнула в его сторону, и он тотчас истаял. Правда, звон не прекратился.

— Будет тебе, Элеонора! — Тетя обошла стол и прижала меня к своему большому мягкому телу. — Отстань от бедного ребенка. Она сейчас сама все вспомнит. Правда, лапочка?

Ой-ой, нашли наивную! А то мы ни разу не развлекались игрой «плохой и хороший инквизитор».

Если бы не набитый рот, я захохотала бы в голос. А так, прикрывшись ладонью, просто издевательски захрюкала.

Тетушка, насупившись, вернулась обратно на свою табуретку.

— Вот как ты воспитала свою дочь, Эсме, — пробурчала она. — Никакого уважения к старшим.

Мама перегнулась через стол и погладила меня по голове:

— Хорошая у меня дочка. Посмотрите, какая славная выросла. Кто ж теперь догадается, что в детстве она была грозой мальчишек. Младшего Вуда, помнится, палкой так отдубасила — неделю в школу стеснялся ходить.

Я аж подпрыгнула на месте. Ложка возмущенно тренькнула в почти пустой тарелке.

— Он первый начал! Порвал Хэлен Найтингейл платье и… — Я осеклась, глядя на подозрительно воодушевленные лица.

Язык мой — та еще вражина.

И что самое страшное, я вспомнила-таки дядю Берни. Почтенного Бернарда Спэрроу. Кажется, двоюродная бабка Хэлен приходилась ему свояченицей, а его самого за свою сознательную жизнь я видела раз пять, не больше. Причем последний — в нежном двенадцатилетнем возрасте, еще до инициации.

— Вспомнила, солнышко?

Мой мрачный кивок осветил лица родственниц улыбками.

Адовы псы прореди нашу многочисленную родню, особенно ту, что готова «в скорбные времена оказать благотворительность бедным благородным женщинам, живущим без крепкой мужской поддержки»!

— Вы мне обещали, что прошлый раз будет последним.

Бабушка скрестила руки на груди:

— Сейчас не до твоих капризов, Эла. Тут совершенно особый случай.

Раз от раза у нас случаи все особеннее и особеннее.

— Так что там стряслось у старины Берни? — преувеличенно бодрым голосом поинтересовалась я. — Дела сердечные? Происки конкурентов? Или проблемы со здоровьем от прицельно наведенного сглаза?

— Создатель с тобой, лапушка, не напророчь! Бернард вполне благополучен. Да еще внука ждет. — Тетя развернулась к бабушке: — Не помнишь, Элеонора, Мисси когда разродиться должна? К Самхайну?[1]

— Я-то почему должна такую чепуху помнить! — передернула плечами Ба. — Ты у нас теперь по роженицам главный специалист в округе. Меня нынче зовут разве что ревматизм поглядеть, младенцев не доверяют.

Моим надеждам, что сейчас начнется выяснение отношений на тему, чьи зелья забористее, помело длиннее и соответственно авторитет больше, к сожалению, не суждено было сбыться. Мама махнула рукой. Бутылка с остатками молока тотчас убралась в холодильник. Стакан вслед за остальной грязной посудой с разухабистым бренчанием нырнул в наполненную водой раковину, привлекая всеобщее внимание.