Игра втемную

– Вам будет гораздо проще, если вы будете называть меня тем именем, которое значится в документах, Вы, во всяком случае, не будете чувствовать себя неловко.

– Вы были знакомы с нашим полковником раньше?

– Я знаком с очень многими людьми. О некоторых знакомствах я бы даже хотел забыть, но не получается.

Меня неплохо побросало по миру и я побывал в разных ролях.

– И в Чаде?

– И в Чаде.

– И чем вы там занимались?

– Жил. Чем занимаюсь сейчас, и чем собираюсь заниматься еще как можно дольше. И вам советую.

– А что?.. – начал Тома, но Иван-Хосе прервал его, взглянув на часы.

– Нам пора перейти в более спокойное место, и вашим парням тоже.

Русский отряхнул брюки и неторопливо пошел к канониру. Тома двинулся за ним. Парашютисты прекратили работу и разошлись по укрытиям. Через десять минут начался обстрел. Чаще всего Тома доводилось читать в прессе, что Сараево обстреливают сербы. Это было практически официальной версией мировой политики, но и рассказы старожилов, и его небольшой опыт заставляли лейтенанта смотреть на вещи по-другому. И у мусульман, и у сербов одинаковое вооружение, доставшееся в наследство от Югославии, поэтому ни по звуку, ни по осколкам совершенно невозможно определить, какая из сторон стреляет. Тома несколько раз своими глазами читал рапорты разведки, но, словно по волшебству, из официальных сводок исчезали всякие упоминания о действиях мусульман. Получалось, что стреляют только сербы, а в этом у всякого, пробывшего в составе сил ООН в Сараево хотя бы месяц, возникало сильное сомнение.

– Мой лейтенант! – вынырнул из темноты солдат.

Срочно зайдите к капитану Рено.

Внизу грохотало и сверкало, пули время от времени залетали в расположение поста и глухо впивались в стенки из мешков с песком.

Рено сидел за складным столиком и вертел в руках карандаш. «Садитесь, лейтенант», – предложил он.

– Что-то случилось? – спросил Тома.

– У вашего департамента неприятность, готовьте рапорт.

– Что случилось?

– Кажется, наш общий знакомый, русский журналист, пропал без вести. – Рено взглянул на часы и поправился: – Пропадет без вести минут через десять!

– Как это пропадет?

– А что, здесь мало пропадает людей? Вот и корреспондент Иван Драгунов из Владивостока пропадет без вести во время ночного обстрела. И именно эту версию вам придется изложить в рапорте. Вы же у нас отвечаете за связь с прессой.

– Вам, как минимум, придется мне все объяснить, либо сейчас, либо в присутствии полковника.

– Послушайте, Тома, для вашей дальнейшей карьеры будет куда как полезней не сомневаться в правоте старших по званию. Я мог бы просто связаться сейчас со штабом, но я гуманист и приоткрою завесу над страшной тайной. Вы что-нибудь слышали о такой организации, как Интерпол?

Вошел Лану.

– Русский корреспондент пропал без вести точно по графику. Просил передать привет.

– А «Интерпол» иногда проводит тайные операции. И это все, что нам с вами следует знать.

4 марта 1995 года, суббота, 21-00, Москва.

Это был не просто безумный день. Это был тест на выживание. Утром заехал Святослав и оставил довольно объемистый пакет. Взамен я сунул ему свой желтый конверт, и мы договорились встретиться в воскресенье возле дома Листьева, на Новокузнецкой, в 12-00. Потом прибыл Парамонов, и мы отправились на Ваганьковское. Народу было много. Точнее трудно определить то скопление перед входом на кладбище. Плотное оцепление вдоль дороги и возле ворот. Гроба нет, люди стоят почти тихо, слышно, как хрипят голоса в милицейских рациях. Много цветов. На домах, на ограде кладбища, на ветках деревьев – повсюду висят плакаты. Всем или почти всем хочется выразить свое мнение о случившемся, почувствовать свою причастность к происходящему.

Мы час стояли по щиколотку в холодной воде, не имея возможности сдвинуться с места. Потом, используя волшебное заклинание: «Мы с украинского телевидения», нам удалось попасть за ворота. Когда привезли гроб, люди перестали быть людьми. Стоило открыть проход для всех, толпа чуть не смела милицейское оцепление, крики, вопли и голос милиционера в мегафон: «Ну вы же люди, не стадо баранов!»

Каким-то чудом нас не оторвало друг от друга, а Носалевича от камеры. Ему даже удалось снять кадр, который можно считать символом всей нынешней жизни, Листьева хоронили почти рядом с Высоцким (через две могилы). И какой-то наблюдатель, чтобы, не дай Бог, не пропустить ни малейшего эпизода, влез на могилу Высоцкого. Вот так просто стоял на могиле одной звезды, чтобы заглянуть в могилу другой.

Выбрались мы с кладбища потрепанные, но счастливые. Нам удалось снять все, ради чего мы сюда приехали. Повезло! Есть повод порадоваться. Дурацкая работа. Радуешься даже чужому горю. Ни одному нормальному человеку не придет в голову заявить с улыбкой: «Мне повезло, попал на пожар». Только мы, шакалы информации, радуемся подобным вещам. Даже, не радуемся. Скорее, срабатывает инстинкт гончей, которая вышла на след и настигла-таки жертву.