Играем в «Спринт»

— В январе это было. Сразу после Нового года. Иду как-то по улице. Вдруг сзади меня кто-то хватает за руку. Обернулась — Жорка Волонтир. «Ты что ж, — говорит, — знакомых не узнаешь? Радуйся, Митька приехал, тебя по всему городу ищет». Я тогда не знала еще, что он в холуях у немцев, удивилась. «Как, — спрашиваю, — ищет? Он же в армии». — «В армии, — говорит Жорка, — да только не в той, что ты думаешь». Смотрю: на нем пилотка немецкая, сапоги новые. Тут я сообразила, что к чему, и аж похолодело у меня внутри. А он вроде хвастает: «Ну, как видик у меня, — говорит, — подходящий? Это Митька, бугай, подарил. Обещал и парабеллум с кобурой дать». Я слушаю, а самой бежать хочется, и ноги от страха подкашиваются. «Знаешь, — прошу, — Жорка, ты ему не говори, что меня встретил, ладно?» — «Почему это?» — спрашивает. Я не ответила, пошла, еле с места сдвинулась, а он за мной хромает. «Ты что ж, — спрашивает, — не рада, что ли? Неужто и видеть его не желаешь? Так напрасно, он теперь петухом ходит, в начальниках, и денег у него чемодан, везет гаду. Слушай, — говорит, — а может, ты с этими заодно, с теми, кого на площади у исполкома вешают?» Я молчу, слово боюсь вымолвить, а он не отстает. «Ты, гляди, не прогадай. Хана вам, товарищам, пришла, так что поберегись. Героя нашего, Тихойванова, помнишь, с орденом все ходил, — у сапожника прячется, думает, не знает никто, а стоит мне словечко Митьке шепнуть, от него вместе с орденом мокрого места не останется». Я прибавила шаг. «Да не боись, так и быть, не скажу», — крикнул он вдогонку и приотстал, видно, уморился за мной бежать. А через день-два старший Волонтир пожаловал. Хорошо, меня дома не было. Вечером тетка сказала. Отвела к знакомой, спрятала. — Голос Щетинниковой дрогнул. Она снова накрыла его руку ладонью. — Не знаю, Феденька, Жорка ли выследил, сам ли Дмитрий отыскал, или совпадение это было — врать не буду. Только отца твоего взяли тогда…

Больше месяца после той встречи прошло. Последовавшие вскоре события — смерть Щетинниковой, убийство Волонтира, арест зятя — вытеснили на время мысли о нем, но разговор у Скаргина вернул Тихойванова к словам Нины Ивановны, и он, еще не зная о показаниях Божко, сопоставляя факты, пришел к убеждению: в смерти отца замешаны оба брата. Следователь был прав: прошлое действительно не может существовать само по себе, в отрыве от настоящего, не может хотя бы потому, что подлость, совершенная более трех десятков лет назад, отзывается болью в живущих сегодня…

ХАРАГЕЗОВ

Заведующий ателье поминутно прикладывал ко лбу свой щегольской, под цвет галстука, платок, после чего нервно, по-женски, комкал его в руках. При этом взгляд его карих выпуклых глаз красноречивее слов говорил об испытываемых страданиях. Вызов в прокуратуру был чреват крупными неприятностями. Увольнение с работы — вопрос времени, с ним Харагезов успел смириться, внутренне к нему подготовился. Злоупотребление служебным положением, мелкие нарушения финансовой дисциплины, отпуск товаров «налево», а теперь еще взятки… Тут легким испугом не отделаешься, придется отвечать. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра. Значит, арест, суд, конфискация! Ужас!.. Сколько же ему дадут? Год? Два? Больше? Наверняка больше.

Экскурс в недалекое будущее прервал следователь:

— Как же нам быть, Алексей Михайлович? Несолидно получается. Мы вас предупреждаем об ответственности, а вы…

— Я готов, — поспешно заверил Харагезов, для убедительности приложив руку к груди. — Вы мне только намекните, что вас интересует, и я со всей душой.

— Ну, если вы не понимаете прямых вопросов, придется говорить намеками. Вы не забыли свои первые показания?

— Да-да, глупо получилось, — согласился он, как будто речь шла не о нем, а о ком-то отсутствующем. — Не сориентировался, недооценил всей важности момента. Оказывается, вопрос с нашим работником Красильниковым стоит очень остро. — И более доверительно добавил: — Прошу вас, не придавайте моим словам значения.

— Каким? Тем, что вы говорите сейчас, или тем, что вы сказали в прошлый раз?

— Ну что вы? — Изобразив на лице жалкое подобие улыбки, Харагезов как можно тверже пообещал: — Сейчас я скажу все как есть. Зачем мне покрывать преступника?

— Вот и я думаю: зачем?

— Мой прямой долг говорить правду, — храбрился Алексей Михайлович.

— Совершенно верно.

— И я скажу!

— Прекрасно. Пожалуйста, я вас слушаю.

— Красильников выполнял плановые задания — это истина, не скрою. Но когда работаешь в коллективе, этого мало. Надо еще ладить с людьми, считаться с мнением общественности, и вот этого-то Игорю Михайловичу недоставало. В общественной работе он участия не принимал, пренебрегал культурно-массовыми мероприятиями, в общении с товарищами держал себя высокомерно, иногда допускал грубость…

— И поэтому вы приняли решение перевести его в отдельную мастерскую?

Харагезов на мгновение замер, словно позируя невидимому фотографу, но через секунду снова заговорил, обильно уснащая свою речь округлыми казенными оборотами: