Играй!

Я защищал тебя всегда, с тех пор, как ты пришел в тот кабинет несколько лет назад, и плакал так искренне, потому что боялся, что никто тебя не примет, хотя это не имело значения, потому что ты сам принял себя. И ты стал единственным человеком, которого мне не захотелось втоптать в грязь.

– Но зачем? – Кристофер снова облизнул губы, и взгляд Теодора опустился к ним, словно намагниченный.

– Скажи, ты целовался когда-нибудь? – вдруг спросил он, и щека Кристофера под его пальцами вспыхнула. Он качнул головой, и Теодор улыбнулся своим мыслям, подаваясь вперед и проводя носом по его скуле. От него почему-то не пахло алкоголем, пахло сладко – кокосом, газировкой, кажется, лаймом.

Теодор тоже никогда не целовался с парнем, кроме того неловкого поцелуя с Адамом в детстве, ставшего фатальным. Были те, с кем он хотел бы попробовать, но каждый раз его что-то останавливало, но Кристофер… он был такой теплый, податливый. Тяжело дышал от его прикосновений, наивно приоткрывал губы в ожидании чего-то, и он был пьян.

Сердце Теодора сильно билось в груди, и он не понимал почему. Он никогда даже не задумывался о Кристофере в таком плане. Это был просто смелый мальчик, которого он защищал, тщательно скрываясь, чтобы никто об этом не узнал. Потому что он стал первым после Адама, кто смог облегчить вес на его душе.

Но теперь они были так близко. В комнате было темно, и Кристофер его не видел. Кристофер никогда не узнает, кто был тут с ним, как не узнал и о том, кто был тогда в кабинете психолога. И Теодору очень хотелось целоваться.

Ему очень хотелось поцеловать Кристофера.

– Тогда я тебя сейчас научу, – прошептал он, прежде чем податься вперед, мягко его целуя. Он оглаживал одной рукой щеку, другой зарываясь в волосы, ласкал его, гладил, чтобы расслабить, успокоить, но целовал напористо, не давая возможности отстраниться.

Теодор легко проник языком в его рот, и губы Кристофера были нежными и ухоженными – ему это нравилось. Они целовались долго, и Кристофер вцепился пальцами в его рубашку, не решаясь больше ничего сделать.

Теодор услышал, как Кристофер коротко застонал в поцелуй, и из него самого вырвалось что-то, похожее на низкое рычание. Он отстранился, тут же вжимаясь губами в его шею, обводя поцелуями острую линию челюсти, засасывая кожу до красноты.

Кристофер был невероятным, и он не знал, в чем причина.

В том, что он парень?

В том, что Теодор пьян?

В том, что это Кристофер?

– Могу я… – Кристофер задыхался, вплетая пальцы в его волосы. – Могу я снять повязку?

Теодор резко дернулся, будто током ударенный, отстранился, мгновенно трезвея. Он во все глаза смотрел на возбужденного, тяжело дышащего Кристофера, с трудом осознавая, что наделал.

– Прости, – выдохнул он, скатываясь с кровати. – Прости, прости, прости меня…

И он вылетел из комнаты прежде, чем Кристофер успел поднести руку к лицу.

Боже, он…

Он поцеловал пьяного мальчишку без его согласия, почти потерял голову, готов был зайти дальше. Воспользовался тем, что тот был уязвим, что не видел его.

В груди начало неприятно ныть.

Теодор не помнил, чтобы он когда-то из-за кого-то так тревожился. Но он же знал, знал, как Кристоферу трудно, скольких сил ему стоило принять себя, и как он, наверное, ждал свою первую любовь, а он под предлогом защиты воспользовался им. Чем он, черт возьми, лучше всех этих отбросов внизу, которые хотели над ним поиздеваться?

Теодор никогда не был хорошим человеком, просто Кристофер, он… он был другим. И он заслуживал большего.

И он ни за что, ни за что не должен узнать, кто был в комнате.

Теодора мог ненавидеть кто угодно, ему было плевать, но только не Кристофер.

Только не Кристофер.

И тогда, убегая из дома, как с места преступления, он еще не догадывался, что убежать от чувств будет гораздо сложнее.

9

Теодор не сразу понял, почему Кристофер отстранился. Губы покалывало от долгого поцелуя, а по коже будто бежали маленькие разряды тока, и тянуло улыбаться так сильно, как будто он одновременно и накурился, и узнал, что поступил в Гарвард.

Вот только когда он открыл глаза и наткнулся на взгляд Кристофера, улыбка сразу пропала с лица.

– Крис? – как-то неуверенно позвал он, и его голос испуганно взлетел вверх. – Я… сделал что-то не так?

Ему стало страшно, что он вдруг все испортил, разрушил хрупкий мир, в котором они так уютно ютились, и этот необъяснимый страх был таким сильным, что живот неприятно свело.

Кристофер смотрел на него так, словно впервые увидел. На его щеках расцвел розовый румянец от поцелуя, губы припухли и влажно блестели, и он был такой красивый, но такой внезапно далекий, что Теодору до боли захотелось протянуть руку и прикоснуться к нему, убедиться, что он настоящий, а не плод его воображения.