Играя с огнем

– Тебе тут нравится?

– Вполне неплохо.

– Очень перспективно, да? Милый городок.

– Охренительно славный.

– Думаешь, после окончания останешься здесь?

– Я даже не думаю о том, что хотел бы съесть на ужин.

Я осторожничал и не спрашивал, как дела дома. Было ощущение, что это скользкая дорожка, которая может привести к настоящей беседе.

– Мы очень тебя любим и скучаем.

– Спорим, еженедельные денежные пособия вы любите сильнее? – приподнял я бровь.

Мать оторвала взгляд больших карих глаз, в которых стояли крупные слезы, от рук и быстро перевела их на облупившиеся обои.

Я вздохнул, развалился на стуле, скрестил руки и уставился в потолок.

– Короче, что у вас происходит? – заворчал я.

– У меня все хорошо, спасибо, что спросил. Стало лучше по всем фронтам. Принимаю таблетки. Еще работаю в «Уолмарте». В прошлом месяце меня повысили. Теперь я кассир. Окружение приятное, и я выхожу погулять и пообщаться.

Она медленно подвинула пальцы, чтобы коснуться моей руки. Меня чуть не вырвало.

– Я теперь сама зарабатываю. – Мама выпятила грудь вперед, набравшись уверенности. – Все не так мрачно, каким кажется, Уэсти. Скоро мы выберемся из этой передряги. Но мы и не рассчитывали, что ты будешь помогать финансово. Ты не виноват.

Вот только я виноват. Это моя вина, что они вообще оказались в такой ситуации. Мама все же положила ладонь на мою руку и наклонилась ближе.

– Давай сходим в центр города. Хочу купить тебе мыло, шампунь и новые футболки. Может, подстрижем тебя. Хочу посмотреть город, в котором ты живешь. Хочу заниматься всеми этими мамиными обязанностями, которых лишилась, когда ты сюда переехал. Пожалуйста, Уэсти?

Она с таким отчаянием впилась ногтями мне в руку, что под ними почти показалась кровь.

Мать потратила нажитые непосильным трудом деньги, которые я ей отправил, на совершенно внезапный для меня перелет. А потом предложила отправиться за покупками.

Мне автоматом захотелось высмеять ее, но я понимал, что если выгоню мать, то тут же влетит от Иста, который устроит мне трепку. К тому же я буду чувствовать себя виноватым.

Проводить время с матерью не входило в список текущих дел, да вы и не нашли бы там такой пункт, даже если бы дочитали эту хрень до конца. И все же даже я понимал, что выйти с ней в свет будет не так унизительно, как сидеть тут вдвоем и пережидать поток вопросов и объятий, с которыми она, конечно, полезет мне на шею.

– Что скажешь? – мать расплылась в неуверенной, искусственной улыбке. Она была не к месту. Как криво висящая на стене картина. Я знал, как она улыбается по-настоящему.

Я все еще помнил, хоть и смутно.

Я сжал ее руку и почувствовал, как ушло из ее тела все напряжение, как только она притянула меня в объятия.

– Да насрать.

Через час мы уехали из города, обвешанные приблизительно тысячью пластиковых пакетов с носками, футболками, банными принадлежностями и покупками. Волосы мне аккуратно подстригли. По бокам прошлись машинкой, сверху оставили подлиннее.

Я чувствовал себя богатым, но разорившимся идиотом.

Я не привык покупать новые шмотки. Носки у меня были такими дырявыми, что я перестал носить их еще полгода назад, а когда мои футболки выцвели настолько, что невозможно стало определить их оттенок, я решил проблему, надевая их наизнанку.

А вот мылом и зубной пастой я реально пользовался (жизнь стала бы довольно отстойной без активной половой жизни), но всегда ездил за дешевой хренью в магазин, где все продается за доллар. Или еще лучше – ходил на пару вечеринок в неделю и совершал налет на туалет так, словно это супермаркет.

Мама даже с большой натяжкой не тратила много денег, а сто процентов этой суммы исходило от меня. И все же новые футболки и боксеры заставили меня почувствовать себя одной из тех заучек из фильмов, которые преобразились с помощью полностью обновленного гардероба и замены личности.

Кто я, черт возьми, такой?

Какого хрена со мной происходит?

Ответ и так очевиден. Все, что со мной происходит, не так. Потому что я начал представлять, как Техас опускает свои ангельски голубые глаза на мои новые боксеры и с восхищением любуется их первозданной белизной. Вчера под ее невинным взглядом я чувствовал, будто мы занимаемся чем-то постыдным. А постыдное – это область, в которой я преуспел.

А потом я вспомнил, что еще одна интрижка нам не суждена.

Я откровенно признался, что завожу лишь отношения без обязательств, но она не из тех девушек, что ведут легкомысленный образ жизни. Техас сказала, что подумает, но на самом деле и ежу все понятно. Она тут ни при чем. Техас достойна намного большего, чем может предложить моя провинившаяся задница.

– Как насчет ужина? – когда мы вернулись к дому, мама взяла меня под руку.

– Почти уверен, что после такого ресторан нам не по карману, так что валяй, – буркнул я.

Ист лежал на диване в одних боксерах и печатал. Он поприветствовал нас, громко пернув.

– Что случилось, сэр Чесоткин?

– Истон Лиам Браун! – заверещала моя мать, и у меня впервые за сегодняшний день вырвался искренний смешок.

Услышав ее вопль, Ист так быстро подорвался с дивана, что чуть не проделал вмятину в потолке.