Играющий в пустоте. Карнавал безумной мудрости

Проведя довольно много времени в изучении самых разнообразных «карт» и пройдя сквозь множество практических схем, среди которых самое почетное место в моем персональном «спектакле жизни» занимает Алмазный Путь тибетского буддизма, в контексте профессии я все же остановился на символах Алхимии. И почему? Потому что, перефразируя великого эксцентрика, с помощью театра надо делать золото![270] В этом смысле история алхимии и метафоризм ее языка явились максимально удобным средством для того, чтобы описать процессы, происходящие на территории моего Ума. Ведь «…алхимия – не что иное, как театральная постановка, в которой участвуют исключительно театральные персонажи»[271]! И здесь, «ступая след в след» за великим Арто, я дерзнул сконцентрировать свои профессиональные взгляды вокруг ее образности.

Итак, читая – алхимия, читай – творчество! «…Алхимические фигуры воплощают одновременно и миф, и человека. Будя воображение зрителя, они устанавливают равновесие – случайное единство – между миром и делателем. И можно подумать, что любой настоящий творец неминуемо проходит через горнила алхимии».[272] Титус Буркхардт формулирует духовную цель Алхимии как «…достижение „сокровенного серебра“ или „сокровенного золота“ – в их непреложной чистоте и яркости»[273].

Итак, символы Алхимии – мифологичны! А «миф делает психику понятной»[274]. Ткань мифа ткется из двух нитей: неба и земли; божественного и человеческого начал. Это так, «…ибо в мифах люди встречаются с богами»[275]. Чуть точнее: миф – это «…перенос или переход эго из временной, человеческой жизни в вечную, архетипическую». И еще точнее: миф являет собой «…максимальное приближение к абсолютной истине, которую нельзя выразить словами»[276]. И еще: «Мифологическое мышление как бы очищает отдельные реальные события от историчности, лишает их конкретности, поднимает на высоту, для которой время не существует. Сила и убедительность мифа заключаются в неутилитарности и свободе, с которыми человеческое мышление постигает глубочайшие отношения Вселенной и человека…»[277] Одним словом, инсценируя мифологические сюжеты в своем воображении, «…люди прошлого организовывали так называемую священную „игру понарошку“. Они погружались во вневременной Божественный мир, на фоне которого разворачивались события их повседневной жизни»[278].

Вывод: «Мифо-поэтическое мышление остается единственной альтернативой там, где научное познание невозможно, – при подступах к тайне целого (к целостности бытия, к целостности личности)»[279]. У Мирчи Элиаде можно найти много этнографических примеров, иллюстрирующих этот процесс. Вот один из них: «В Новой Гвинее множество мифов посвящено длительным мореплаваниям. Эти мифы служат, таким образом, „моделями для современных мореплавателей“… <…> Капитан, выходящий в море, воплощает мифического героя Аори. „Он надевает костюм, подобный тому, что по мифу носил Аори, у него такое же зачерненное лицо… Он исполняет танец на пироге и раскидывает руки так, как расправлял Аори свои крылья. Один рыбак рассказывал мне, что когда он стрелял (из лука) в рыб, то представлял себя самим Кивавиа. Он не вымаливал милости и помощи этого мифического героя: он отождествляет себя с ним“»[280]. Этот фокус очень хорошо выразил Томас Элиот: «Придет время, когда вам придется надеть маску, чтобы встретить лица, которые вам суждено встретить»! Или, словами Николая Козлова: «Если я хочу изменится как личность, то без театра не обойтись. Но даже если это понимаешь – нужен театр, нужны роли»[281].

Таким образом, «Игра в миф – серьезнейшая из форм творчества! Всякое художественное деяние осуществляется по законам и в форме игры, но не всякое произведение искусства выходит на уровень мифа. Этого уровня достигают произведения, в которых осуществляется прорыв к метафизическим законам бытия, где проигрывается столкновение абстрактных начал, обозначенных впервые мифологическими персонажами и сюжетами»[282].

У меня на эту тему тоже есть история. Мне было около семи лет, и я ужасно боялся холодной воды. И так сложилось, что в компании друзей (на дворе был конец апреля) я оказался на озере, в ситуации восторженного мальчишеского желания купаться… и все уже давно плескались… только я один ходил около кромки воды, испытывая ужасное томление от необходимости адаптировать температуру своего тела к температуре апрельской воды. И вдруг на меня нашло. Неожиданно для себя я представил себя старым «морским волком», загорелое, мощное тело которого было все испещрено наколками и шрамами, полученными в боях. И вот, потрепав волосатую грудь большой шершавой ладонью, с легким циничным прищуром этот монстр уже входит в воду и плывет, даже не чувствуя ожога ледяной воды… В это мгновение я был Богом!