Играл на флейте гармонист

Сегодня там у них был выходной, оттуда из-за белых снежных хлопьев легкое, едва уловимое, движение влажного, холодного воздуха донесло какой-то вкусный запах еды. Он сглотнул соленую от кровоточащих десен слюну. С утра он с трудом пожевал слегка размокший, черствый сухарь хлеба. Горячего поесть ему не удавалось уже неделю. Взводный почти каждый день обещал им смену — вот-вот сменят и отправят на отдых в тыл, но дни шли монотонно, чередой друг за другом, а смены все не было. Пробираясь по узкому окопу взводный, уже почти дед с бородой, прохрипел ему в затылок:

— После обеда — атака, — и, согнувшись в пояснице, побрел к его соседу справа.

Он не думал об атаке. Он уже с начала зимы перестал думать об атаке. Все думы его растворились в этом угрюмом болоте с густыми туманами и постоянной, по колено жижей под ногами. Сначала он пытался думать о доме, о теплом лете, но эти мысли постепенно сменились полным равнодушием к этой бесконечно длинной войне, к своей судьбе и страдающему телу от сырости и прочих гадостей, которые возникают от грязи, голода и пренебрежения к организму на протяжении долгого времени.

Где-то справа грохнул выстрел. В ответ с другой стороны пулемет дал короткую очередь, и опять все стихло. Только падал и падал пушистый снег, преображая эту мрачную картину в зимнюю сказку, которая была сейчас так далека от них, ждавших очередную команду — "Вперед".

Справа по цепи прокричали — "Вперед". Он тоже что есть силы прохрипел влево от себя — "Вперед", часть слова пропало в воспаленном горле, и сам он услышал только — "…реед". Сосед справа крепко выругался и полез на бруствер, а он собрался, оторвал замершие руки от груди, уперся ногами в стенку окопа и начал с ожесточением карабкаться наверх. Перехватившись правой рукой за замершее колено "Лысого", ему удалось оказаться наверху. Сосед справа уже продвинулся метров на тридцать вперед, и спина его была еле видна за падающими хлопьями снега. Он посмотрел влево. Левый сосед еще только-только вывалился из окопа животом на бруствер. Справа в разнобой, поодиночке послышались крики и ругань. Кто-то заорал во всю силу — "Ааа…", и он, подхватив этот призыв, зашагал с винтовкой наперевес, надрывно крича — "Ааа…". Эти звуки, крики тонули в снежной мгле и, казалось, глушились белым одеялом снегопада, накрывающим все поле боя. Послышались глухие звуки одиночных выстрелов. Он, повинуясь общему движению, дважды выстрелил не прицеливаясь в белую мглу. Сосед справа, видимо, устал, постоянно перебираясь через бугорки мертвецов, резко сбавил темп и перешел на простой шаг, озираясь по сторонам, он искал поддержки атакующих и, разглядев его и других соседей, приостановился, ожидая их на одной линии. Противник молчал.

Поравнявшись с соседями, он остановился, отдышался. Впереди, метрах в десяти от них, за снежной завесой, проступила колючка, увешанная запорошенными снегом трупами и прижатая к земле почти на всем протяжении. По цепи снова прокричали — «Вперед», и редкая цепь наступающих двинулась в сторону неприятеля.

Он не испытывал страха. Страха не было. Была безнадежная не проходящая усталость. Хотелось лечь и долго лежать не двигаясь и не обращать внимания на все, что делается вокруг. Цепь атакующих подошла к колючке. С правого фланга затарахтел пулемет. Сосед справа рухнул в полный рост навзничь, и издалека казалось, что он как-то чересчур картинно упал. Он где-то видел такое падение до войны, но никак не мог вспомнить где. Резкий удар в левую ногу вывел его из оцепенения. Опора слева исчезла, и он неуклюже повалился на проволоку. Через несколько секунд пулемет затих. Абсолютная тишина окутала остановившуюся атаку. Он полулежал, ни справа, ни слева движения не было заметно. Только впереди, метрах в двадцати от него, он услышал чужую речь. Говорили двое. Периодически разговор прерывался негромким смехом. Он подумал:

— Куда ползти? К ним в плен, и война для него закончится? Назад к своим, доползу ли? До этих ему сейчас ближе.

Он с трудом сполз вниз, лег на спину и, стараясь вовсю работать руками, пополз к своим, петляя среди холмиков замороженных тел. Более всего его беспокоила мысль — как бы не сбиться с дороги. Ориентиров в этом снежном царстве почти не было. Так отдыхая, в полуобморочном состоянии, он дотянул до окопа, перевалился через бугор и упал вниз головой на дно. Смеркалось, взводный наткнулся на него, лежащего неподвижно вверх лицом с открытыми глазами.

— Живой? — обрадовался взводный. — Ранен?

Он отозвался и, пытаясь что-то сказать, всего лишь прохрипел:

— Да.

— Потерпи, потерпи, я санитара пришлю, — взводный, стараясь не наступить на него, протиснулся дальше по окопу.

Снег падал ему на лицо и таял, и таял, оставляя грязные разводы. Темнело быстро. К вечеру разъяснело. Редкие снежинки уже не таяли на его замерзающем теле. Он успокоился. Он лежал и уже не обращал внимание на все, что делается вокруг».

* * *

Нянька встретила их внизу, говорливая полненькая девица с широким румяным лицом.