Играл на флейте гармонист

Они сидели и рассуждали о смерти.

— Вы, батенька, боитесь смерти? Должны бояться. Вы ее видели на войне очень близко, — Предводитель, прищуриваясь, смотрел куда-то вдаль за цепочку гор, освещенную заходящим солнцем.

— Все боятся смерти. Только одни это тщательно скрывают, маскируются, так сказать, храбрыми. А другие не очень-то и скрывают этот страх, но стараются не думать об этом. А я что? Я уже умер. Чего мне бояться, — ответил Ветеран. — Я даже толком не знаю, умер я или нет, так внезапно после приступа.

— Как, батенька, вы не знаете, что умерли? — удивился Предводитель. — Вы действительно умерли.

— Умер-то я умер, но когда человек не готов к смерти, то странные вещи могут получиться, — пробурчал Ветеран.

— Э… батенька, что-то вы чересчур мудрое изрекли. Все гораздо проще, я бы сказал физиологичнее. Сначала сердце останавливается. Потом мозг перестает работать и все, принимайте покойничка.

— Да, как прагматик вы правы, — ответил Ветеран. — Но подумайте сами — умираем мы не сразу, а по частям. А это значит, что точку где-то надо ставить. Сейчас эта точка стоит там, где поставили ее вы, то есть, даже не вы, а ваши ученые мужи-врачи. А кто знает, что будет в будущем, в далеком? Где поставят эту точку, точку смерти наши далекие потомки?

Предводитель закрыл глаза. Он обдумывал эту новую для него мысль: «Где кончается жизнь? А может быть этот старик прав. Что мы знаем о смерти? Да ровным счетом очень мало. Изучали, изучали, дошли до глубокой заморозки и тихо врем себе, что эти замороженные ледышки не умерли. Кто это может подтвердить? Ждем результатов, а скорее всего чуда».

— Что-то вы притихли? Помирать что ли собрались? — съехидничал Ветеран.

— Что вы, батенька, это я вашу мысль, так сказать, осмысливаю. И вот что я вам скажу: страх смерти довлеет над всеми. И этот страх естественный, я бы сказал, не очень-то и постыдный, управляет нами. Ох! Как управляет!

— Управляет-то управляет, а вот у нас во время той войны со страхом боролись очень эффективно. Выпивали норму и в атаку, вперед. Страх исчезал. А что сейчас? Пьете какую-то дрянь — нулевку и прочую номерную дребедень. Да и не из-за страха, а так от безделья. Позор, да и только. — Ветеран горестно махнул рукой.

— Зря это вы, батенька, ругаете наши напитки. Я полагаю, что регламентация улучшает управляемость общества. Иначе начнется хаос — кто во что горазд. Сами же и будете страдать от этого хаоса.

— Мне то что, меня уже нет, — заметил Ветеран. — А вот вы от этой одинаковости можете развалиться. Когда все вокруг одинаковое, особенно выпивка и развлечение, то есть зрелища — общество быстро хиреет.

— У нас в обществе есть страх, и он удобно управляет этим обществом, — ответил Предводитель.

Неожиданно появились новые, тихие голоса, почти шепот:

— Надо бы оставить его у нас, — заметила одна из старушек, — бедный юноша, натерпелся.

— Да, надо оставить, — согласилась вторая.

— Но он может не захотеть, — продолжила первая.

— Да мы же на что, — ответила вторая.

— Да, да, ты как всегда права, дорогая, — подхватила первая, — вот проснется, мы ему чайку третьего, нашего — все свои приключения забудет и останется у нас навсегда. А вот и наш Блаженка идет.

Он сквозь сон слышал этот разговор и сначала не мог понять — что это было? А когда проснулся окончательно, еще некоторое время лежал с закрытыми глазами и прислушивался к тому, что происходит в доме.

— Блаженка, ты был у управляющего? Нам уже год назад обещали эти чудные браслетики с кнопочками.

Звонкий, молодой голос с выражением продекламировал:

— Мои милые бабушки!
Здрасте, мои дорогие!
Как вы тут без меня жили?
Не тужили? Не тужили.
Поскитался я все лето.
Ох! Денежки все шальные.
Там во городе не малом,
Там меня так не любили.
Разговоры. Разговоры.
А делов совсем немного.
Обещали очень скоро,
Что дадут вот-вот и строго.
Но бежали дни и ночи.
Что сказать-то вам? Короче,
Ничевошеньки не дали.
Но отбросили все печали.
Ну их там всех не разумных…

— Тише, тише, Блаженка, у нас гость отдыхает, вчера пришел. Похож на беженца, а по рассказу — так выходит дезертир, — прошептала одна из старушек.

— А зачем нам дезертир? —

шепотом спросил Блаженка, —

— Нет для них у нас квартир.
Дезертира надо сдать,
Пусть уходит воевать.
С ним хлопот не оберемся,
Лучше с ним мы разминемся.

Он открыл глаза. В окно падал яркий солнечный свет. И судя по тому, что солнцем освещалась дальняя стена комнаты, было ранее утро. За занавешенной дверью слышался шорох и шепот: