Игрек Первый. Американский дедушка

— Откуда?

— С того света!

— Как там, Сергей Палыч?

— Я дал подписку о неразглашении!

9.

Мадам Судакову огорошило внезапное возвращение супруга из командировки. Офицеры бережно втащили в квартиру мертвую девушку и, по распоряжению Сергея Павловича, поместили ее на супружеское ложе Судаковых.

— Зачем нам чужой труп? — осмелилась открыть рот пышнотелая дама.

— Чужого трупа не бывает! — назидательно проговорил контрразведчик.

«Сереженька убил эту девушку! — мигом сообразила мадам Судакова. — Значит, она плохая».

— Все свободны! — прозвучало столь внушительно, что чекисты чертиками из табакерки высыпали на лестницу. — Я сказал: все свободны! — с ненавистью повторил Сергей Павлович, гипнотизируя свою супругу. — Иди к детям!

— У нас нет детей! — рыхлое лицо полковницы плаксиво заколыхалось.

— Тогда ничем не могу тебе помочь!

* * *

Чутье жены контрразведчика не подвело мадам Судакову: мертвая девушка оказалась плохой.

Внезапное безумие супруга подействовало на полковницу столь удручающе, что у нее достало сил лишь спуститься во двор. Она обтекла жидким, как кисель, телом скамейку и замерла в ожидании дальнейших событий. Жизнь не могла остановиться в столь неподходящий момент.

Продолжилась она в жанре чертовщины.

Из подъезда вышла пыщущая здоровьем мертвая девушка. Она была в любимом вечернем платье полковницы, ушитом на скорую руку, и в ее туфлях, приметных хотя бы выдающимся размером и тем, что приобретены в Париже.

Мадам Судакова кинулась к непостижимому явлению природы.

— Это моя одежда! — полковница схватилась за платье.

— Вы ошиблись, мадам! — с обескураживающим достоинством откликнулась мертвая девушка. — У вас дома в шкафу висит точно такое же платье.

— А туфли?

— Это туфли сорокового размера! — с непонятной гордостью сообщила плохая девушка.

— И у меня сороковой!

— Приятно было познакомиться! — красотка попыталась обойти препятствие, но мадам Судакова, наподобие гаишника, развела руки в стороны.

— Где Сергей Палыч?

— Галимзян?

— Судаков.

— Понятия не имею. Сергей Палыч Галимзян — мой покойный супруг. Он нашел приют на Востряковском кладбище в конце аллеи.

С мученическим изумлением на лице полковница осталась распятой, даже когда мертвая девушка горделиво удалилась, теряя по дороге туфли с чужой ноги.

* * *

«Аферистка прикинулась мертвой, чтоб убить Сергея Палыча и прибарахлиться!»

Мадам Судакова застала мужа в постели голым, как ангел. Он едва дышал.

— Сереня, что с тобой?

Беззвучное шевеление губ:

— Я Брокгауз…

— Только без самоедства! Что она с тобой сделала?

— по-моему, здесь кто-то был…

— Это не ты дал ей мое платье и туфли? Тогда можно заявить в милицию!

— Скоро я смогу доложить об этом даже Лаврентию Палычу…

* * *

Мерзкий невидимка с удовольствием ковырялся ножом в левой груди Сергея Павловича. Полковник помнил этого злостного диссидента и намеревался в скором времени с ним разобраться.

Дурное впечатление произвел на Судакова и кошмарный сон о том, что он отпустил Мухина на все четыре стороны. Тягостный бред о том, что он якобы угодил в реанимацию, тоже не улучшил настроения.

— Сереня, почему ты голый?

Внезапное сумасшествие жены вызвало у Сергея Павловича прилив ненависти к любопытной толстухе. С наслаждением он ущипнул жидкое тесто у нее на заднице.

— Почему ты голый? — взвизгнула от боли полковница.

— Потому что разделся!

10.

Напрасны были опасения Судакова, что Игрек, дознавшись об измене своей возлюбленной, отшатнулся от лучшего друга. Плохо знал своего любимца Сергей Павлович!

Прослышав о беззастенчивом прелюбодеянии, дылда испытал к Иоанну Васильевичу теплое, почти братское чувство. По его языческим представлениям, обладание одной женщиной должно сближать мужчин. Игрек с нетерпением стал ждать встречи с Брокгаузом. Отнюдь не для обмена сексуальными впечатлениями. Игрек даже не собирался касаться интимной темы в беседах с другом. Невысказанная тайна связала бы их, как молоко матери.

«Если есть братья по матери или по отцу, почему бы не быть братьям по любовнице?» — глубокомысленно рассуждал наивный рогоносец.

* * *

К Алевтине Игрек тоже не стал относиться хуже из-за ее измены. Он и слова-то такого не употреблял, обходясь физиологическим термином из прекрасно известного ему свода ненормативной лексики, напрочь лишенного какой-либо моральной оценки.

На несколько минут Тина подарила свою благосклонность другому. Как солнце или луна. Убиваться по этому поводу? Манией величия Долговязый не страдал. Если бы Тина принадлежала только ему, но при этом не любила, Игрек чувствовал бы себя несчастным.

Мальчик надеялся, что после совокупления с Брокгаузом любви к нему у Ведьмы не убыло. Чтобы проверить это, он вертелся возле ее палаты, когда на Тину свалилась непостижимая болезнь.

Ангела обделили любовью. Алевтина умерла. Больные говорили про нее менее определенно: «ее не стало», «она ушла».

Тело Алевтины, собственно говоря, осталось. Игрек видел его своими глазами через щелочку в двери. Но что-то из Ведьмы, конечно, ушло. Дарить любовь она уже не могла. Может быть, именно любовь покинула прекрасное тело?

Больные говорили: «Душа».

Разве это не одно и то же?