Игрек Первый. Американский дедушка

Зоя Сергеевна тоже развеселилась и пела громче всех. Никто ее за это уже не осуждал. Жизнь продолжалась.

— Где Егор? — убито спрашивал Серафим Терентьевич в пространство.

— Я больше не могу этого слышать! — несмотря на то, что румянец к Костылевой вернулся, она очень страдала из-за неведения деда.

— Когда придет Егор?

Костылева не вынесла этой пытки:

— Он больше никогда не придет! Мы его схоронили!

Дедушка в гневе громыхнул кулаком по столу.

— За такие шутки… Если б вы не были дамой…

Иван Васильевич перестал с собачьим рычанием глодать оленьи рога.

— Ну я не дама…

— Вы мерзавец! — Гусар навесил этому животному звонкую плюху.

И в сей же миг увидел в дверях квартиры Георгия Гоголева. Не укрылось пришествие покойника и от румяной Костылевой. Она немедленно позеленела и хлопнулась в обморок.

Иван Васильевич издал душераздирающий вопль. Напуганный Гоша сразу же исчез.

— Что с вами, Иван Васильевич? — вскинулись сотрапезники.

— Мне померещилось… Мне померещилось…

— Пить надо меньше! — мстительно ухмыльнулся Денис Ильич.

— Вы правы! — с горечью признал Иван Васильевич. — Куда ж денешься: поминки за поминками.

Прячась за дверью, Гоша страдал из-за своего унижения. Хватит! Он вернулся к себе домой.

Денис Ильич увидел в дверях Гошу. В панике замотал головой, отогнал наваждение.

Костылева, отлежавшись на полу, пришла в себя. Задергалась.

— Я должна немедленно встать на учет в психдиспансер! Знаете, что я увидела? — Костылева поднялась и снова узрела Гошу. Огромным усилием воли она заставила себя не потерять сознание. — У меня галлюцинации! — Женщина подошла к покойнику и схватила его. — Не смей больше ко мне являться! Тебя нет! Ты мне только кажешься!

Зоя Сергеевна приникла к мужу.

— Наконец-то! Я больше не в силах быть вдовой!

Денис Ильич, оскалившись от ревности, завопил:

— Товарищи! Это не покойник! Это брат покойного!

Присутствующие с облегчением вздохнули.

На следующий день Георгий Антонович Гоголев, как положено каждому живому человеку, отправился на работу.

И увидел внизу около гардероба свой портрет в траурной рамке, И соответствующие слова о безвременной кончине. Около некролога уже стояло несколько сотрудников.

— Какой ужас!

— Это его Иван Васильевич довел!

— Точно, он угрожал Георгию сокращением!

— Надо объявить часовую забастовку в память о жертве репрессий Ивана Васильевича!

Гоша стоял перед некрологом, боясь шелохнуться. Но его, конечно, заметили.

— Доброе утро! — от неловкости произнес Гоша среди полного молчания.

Около него образовалось мертвое пространство.

Близко подойти к покойнику опасались.

— Как вы себя чувствуете? — спросил кто-то, мучаясь из-за своей бестактности.

Но Гоша был рад этому вопросу.

— Превосходно! Никогда себя так хорошо не чувствовал!

Снова таинственная пауза.

— Значит, и там жить можно? — спросил сзади дрожащий женский голос.

— Где? — с вызовом переспросил Гоша.

— Ну вообще…

Никогда еще Гоголев не чувствовал себя таким одиноким.

— Там жить можно! — объявил он неестественным, трескучим голосом.

— Ну да?

— И гораздо лучше, чем здесь!

Предчувствуя недоброе, на одеревеневших ногах, Гоша Гоголев зашел в свой отдел.

— Здравствуйте, — осипшим голосом произнес он. Ему не ответили. Смотрели дикими глазами. Одна из коллег перекрестилась.

Гоша сел за свой стол.

— Мы вас сократили! — произнес Иван Васильевич.

— Какое вы имели право? — в голосе Гоши послышались истерические нотки.

— Вы сами умерли!

— Я живой!

— Не говорите глупости! Вас вчера похоронили!

— Вы похоронили кого-то другого!

— Это исключено!

Радостный крик Костылевой:

— Товарищи, это же брат покойного! Гоша как будто ждал такого поворота. Он сразу же извлек из кармана паспорт.

— Вот мой паспорт!

Иван Васильевич недоверчиво взял документ, сверил фотографию со стоящим перед ним человеком.

— Это не доказательство! Не надо волноваться. Одни умирают, другие — рождаются!

— Кто родился?

— Степан Николаевич. Его оформили на ваше место. А ваша работа, даже когда вы были живой…

Костылева стала шумно принюхиваться. Зажала двумя пальцами нос.

— Товарищи, чувствуете, как мертвечиной несет?

— Шли бы вы подобру — поздорову, — миролюбиво обратился к Гоше Иван Васильевич.

— Куда?

— Куда покойникам идти положено?

Этого Гоголев не вынес и неожиданно схватил Ивана Васильевича. Тот издал леденящий душу крик:

— Только без рук!

Каждый встречный с одного взгляда на Серафима Терентьевича мог бы сказать, что направляется тот на любовное свидание. Почему? Ну, одет как джентльмен. Ну, букет роз в руке. Вероятно, исходила от американского дедушки некая аура, или сияние. Поэтому и оборачивались ему вслед с ироническими улыбочками. К счастью, Серафим Терентьевич этого не замечал, он-то ведь никому вслед не оборачивался!

Зашел американец в подъезд дома, где жила дама его сердца. Приблизился к заветной двери, надавил на кнопку звонка. И сам испугался — так колотилось его сердце. А ведь не мальчик уже — это тоже каждый скажет.

Открыла дверь женщина в бигуди, с несложившейся личной жизнью (тут и гадать нечего).

— Вечер добрый! — любезно приветствовал ее дедушка. — Инга дома?