Игрок 1. Что с нами будет?

— У тебя в сумке наручники? Как же я их пропустил? Погоди… а зачем ты носишь с собой наручники?

— Когда я выходил утром из дома с намерением выполнить свой святой долг, я не знал… что принесетэтот день.

Рейчел говорит:

— Я думаю, это вполне безопасно, Рик. Ты держи дробовик у его головы, а я разрежу скотч и прикую его наручниками к столу.

— Ладно. Давай.

Рейчел открывает сумку, достает наручники и опускается на колени рядом с лежащим на полу Бертом. Рик внимательно наблюдает, держа дробовик у виска Берта. Рейчел разрезает скотч, которым руки Берта прикручены к стулу. Потом пододвигает ближайший стол и приковывает правую руку Берта к одной из ножек. Все проходит без эксцессов.

— Ну вот. Теперь я хотя бы могу шевелить руками. Большое спасибо.

— Господи, это какой-то дурдом. И все из-за взрывов на нефтебазах, — говорит Рик.

— Нефть, она черная и густая, как грязь. Как нечестивая, неспасенная кровь, которую перекачивает твое сердце, Рик.

— Действительно, Берт, — говорит Рик, — что-то давно ты нам не проповедовал. Ну, давай. Приступай. Я весь внимание.

Сказать по правде, Рику нравится слушать Берта. Он говорит очень похоже на Лесли Фримонта, только с другими коммерческими призывами. Рику нравится манера речи Берта, нравится звук его голоса, построение фраз.

И Берт не заставляет просить себя дважды:

— Не существует срединной позиции между безверием и верой, Рик, никаких полутонов, никаких полумер. Откажись от рациональных теорий и логики, подчинись слепой вере. Все, что написано, правда. В моих словах нет ни единой ошибки. Тот, кто несет Божье слово, — святой, и ему должно повиноваться. Слушай, Рик. Тебе еще многое нужно услышать. Например, мужчины и женщины — это два разных вида животных, и относиться к ним следует именно так. И теперь, когда произошел апокалипсис, ты должен открыть свое сердце и принять веру. Объявить непримиримую войну всем сторонникам умеренных взглядов — тем, кто считает, что можно занять промежуточную позицию, — и преисполниться жалости и отвращения к тем, кто верит в мультипликационный мир, в безмятежное царство любви и покоя. И пусть себе верят! Так их легче убить. Тебе нужно сделать свой выбор: либо ты умираешь, либо становишься другим человеком.

— И что я при этом почувствую?

— Ты почувствуешь, Рик, что ты изменился. Как будто ты умер, а потом переродился, но при этом остался в своем прежнем теле.

— Ты сам говорил, что реинкарнация — это обман.

— Тсс! Твоя новая жизнь будет раскрашена яркими красками и пронизана благоуханием — ощущением неотвратимой истины. Измени имя, если захочешь. Обруби все связи со своей прежней жизнью. Исчезни из мира на несколько месяцев, может быть, даже на несколько лет. Пусть те, с кем сейчас связана твоя жизнь, сочтут тебя мертвым. Пусть остатки твоего прежнего существования превратятся в бредовый сон, не поддающийся толкованию. Но помни, что скоро ты станешь другим. Сказать, что ты преобразишься, — это вообще ничего не сказать. Все будет иначе. Никаких больше самооправданий, никаких послаблений себе: ни наркотиков, ни сна до полудня, ни алкоголя, ни трудоголизма, ни сожалений о сделанном, ни отчужденности, ни натужных попыток сделать так, чтобы время исчезло. Тебе предстоит долгий путь, предстоят многие испытания. Ты готов к этому, Рик?

— Я… — Рик на пару секунд умолкает. — А как ты так говоришь?

— Что? — Берт явно растерян.

— Ты говоришь как-то странно. Даже если не брать во внимание тему, то само изложение мыслей… построение фраз, интонации… все какое-то нездешнее. Словно оно из другого времени. Ты где-то учился так говорить? Может быть, есть специальные курсы, где учат так говорить? Своеобразно?

— Берт использует поэтические приемы, Рик, — говорит Рейчел. — Строит речь в стихотворном ритме, который гипнотизирует слушателя, заставляет забыть о себе, что усиливает воздействие слов оратора. На курсах социализации нас учили распознавать поэзию. Она во многом похожа на музыку. Это действенный способ внушения определенных идей людям с нормальной психикой.

Рик обдумывает услышанное, улыбается своей любимой и говорит:

— Дай-ка я угадаю, Рейчел… музыку ты тоже не понимаешь, так?

— Не понимаю, — отвечает Рейчел. — Большинство из того, что нормальные люди считают искусством, — это просто набор повторяющихся структур, которые становятся интересными, когда ломаются шаблоны.

— Это не так, Рейчел, — говорит Берт. — Неужели твоя новообретенная вера в Бога — это не более чем сломанный шаблон?

— Для меня это новое состояние. Я пока его не осмыслила.

— Ты уже в доме Божьем, Рейчел. Теперь дело за малым: найти свою комнату в этом доме.

Рик говорит:

— Берт, спустись на землю. Люди — часть природы, а природа — одна большая дробилка древесных отходов. Рано или поздно нас всех разнесет в щепки. Вернее, в месиво из костей, мяса и крови.

— Нет! — кричит Берт. — Это неправда. Мы — животные, да. Но в нас есть и божественное начало. У нас есть разум. Мы задаемся вопросами.

— Мне казалось, что речь шла о вере, безоговорочной и слепой. Без вопросов.