Игрок Фемиды

— Так. — Голос Антона стал на порядок прохладнее, он неотрывно следил за дорогой, ведя машину вглубь центра. — Прежде чем я услышу твои упрямые возражения и слова о том, чтобы я вез тебя домой и не вмешивался, я проясню один важный момент: твой брат — солевой наркоман. Это низшая каста, рядом с крокодильщиками и спайсерами. Это либо малолетние придурки, либо, что чаще, просто тупые черти, дебилы и неадекваты, в приоритете у которых доза ради дозы, а не для, хотя бы, кайфа. Там с мозгом такая беда происходит, что ни один другой класс дури подобного не сможет сделать. И они опасны после прихода, Лен. Очень опасны. Он явился явно не с целью поговорить. И явится еще, сколько бы я ему не угрожал, потому что он солевой. Таких шакалов либо убивать, ибо слов они не понимают, либо уходить от них как можно дальше. Это к вопросу о том, почему мы сейчас ко мне едем. И почему ты сдашь комнату и больше в нее не вернешься. — Антон, не переводя взгляда на напряженную меня, достал зубами сигарету из пачки и щелкнул зажигалкой. — Идем дальше. Завтра с утра съездим в твою деревню в местную ментовку. Сделаешь запрос на заяву сестры о пропаже матери. Я поговорю кое с кем, подправим даты обращения, протащим через Харламова на подтверждение… Или нет, через Яремина надежней… — Антон прищурился, глубоко затягиваясь, и не отрывая взгляда от дороги. — Блять, он же перевелся в центральный. Ладно… Короче, с момента статуса без вести пропавшей для вашей матери пройдет больше пяти лет на документах. Это я к следующей неделе проверну, скорее всего… Потом вступаешь в наследство, продаешь комнату, и больше никогда не видишься с братом.

У меня челюсть отвисла где-то на середине его монолога, я так и сидела, пока он не закончил. Когда до меня дошел смысл сказанного, я закрыла рот и нахмурилась, вглядываясь в его четкий в полумраке профиль. Должна бы обрадоваться, но сомнение, что что-то не так, не покидало меня. Что именно, сообразить не могла. Понятно, что Вадик мало у кого приятные впечатления может оставить, но Антону будто красную тряпку показали. Он курил в затяг, мало выдыхая, и почти не моргая, следил за дорогой. Длинные пальцы правой руки сильно сжимали руль, будто раздавить хотели.

— Ты же говорил, что по закону мы сейчас с братом оба имеем право на комнату… — неуверенно и тихо начала я.

— Юридически, разумеется, вы в равных долях. — Усмехнулся Антон. — Однако… я уже сказал, что хер ему, а не комната.

— Он же может потом…

— Он мало чего сможет потом. Об этом я тоже позабочусь. — Прозвучало с тенью тихой угрозы.

Я прикрыла рукой глаза, пытаясь сообразить, что мне делать. Умных мыслей не приходило. Зато глупых навалом. Например таких, как бить себя кулаком в грудь и заявлять, чтобы он ко мне не лез. Лишиться комнаты и покоя, потому что Вадик действительно неадекват. Явился же сегодня за каким-то хреном ночью. А если бы Антона не было?..

Я прикусила губу, отвернулась, глядя в окно на спящий город, освещенный уютным светом уличных фонарей.

— Зачем тебе это? — негромко спросила я, глядя на отражение его профиля в оконном стекле.

Антон не ответил, сворачивая с дороги к остановке. Припарковался, заглушил двигатель и развернулся ко мне корпусом.

— А ты догадайся. — Прозвучало негромким, неопределяемым тоном, заставившим сердце отчего-то сжаться.

— Благородство? — Слабо усмехнулась я, поворачивая к нему голову.

Потемневшие голубые глаза затягивали в бездну, в водоворот, лишающий способности соображать и делать выводы. Тишина между нами сгущалась, становилась осязаемой, давила на уши. Рождала где-то в глубине слабость, порочное влечение, желание закрыть глаза и прильнуть к нему, расслабиться на мгновение, хоть чуть-чуть не быть на чеку, не слышать, как снова натужно скрипят пружины моего настоящего… Хотелось… много чего хотелось. Мысли отрывочны, не последовательны, как в лихорадочном бреду. Я чувствовала себя сумасшедшей змеей, опасной даже для себя, а он был заклинателем змей, и управлял мной этой своей гребанной недосказанностью, удерживал взглядом с дичайшим сочетанием приглашения и вызова. Насмешки и желания. Силы и осторожности.

Он опьянял меня, заставляя забыться в сумбуре таких ненужных чувств, таких странных и неправильных. Зажмурилась, вырываясь из его омута. Не смотреть на него. Он ненормальный, и я этим заражаюсь. Отвернулась в окно, услышала его тихий бархатный смех.

— Ну так и? Зачем это тебе? — стараясь сделать голос ровным, спросила я, снова следя за его отражением в окне. — Все же благородство? Подачка бедным и угнетенным?

— Мимо. Какого нелестного мнения ты о себе. — Он прикусил губу, сдерживая улыбку. — У меня в этом деле свой интерес, и о его сути мы с тобой говорили в ресторане.

Огонь прокатился про венам, ударил в голову при воспоминании о том вечере. В ногах ватная слабость, кончики пальцев онемели. Я сжала челюсть, запрещая себе думать о тех его взглядах, словах и натиске, от которого срывало тормоза.