Игроки

Вступая в схватку, никогда нельзя быть уверенным в ее исходе. Иногда проигрывает явный фаворит, от которого вдруг отвернулась фортуна, а иногда фаворита и вовсе нет, противники примерно равны в силе и мастерстве. Макс знал, что он проиграл. Это было совсем не первое и отнюдь не последнее его поражение. Великое множество неудач растворилось в прошлом, быть может еще большее число ждет его впереди. Может ли служить утешением, что число побед было отнюдь не меньшим? Разве что с точки зрения статистики. Но сейчас, глядя как медленно растворяется, исчезает с игрового стола доска уже ненужными фигурами Гранина, Рокотова, Минниханова и многих других, оказавшихся втянутыми в эту историю вопреки своей воли, Максу было вовсе не до сравнения общего числа побед и поражений. Он знал, что со временем он вновь увидит многие фигуры, только уже на других досках, в других партиях, но некоторые уже не появятся никогда. Их он не смог спасти, хотя многие в него верили, верили до самого последнего момента, пока стремительно набирающий скорость Боинг с диким ревом не ударился о землю.

Доска окончательно растворилась. Исчезла. Игра была окончена. Точнее, была окончена партия, одна из многих миллионов, которые разыгрывались одновременно на множестве досок, которыми был заставлен огромный, уходящий в бесконечность стол.

Макс моргнул, прогоняя непрошенную слезу. На месте исчезнувшей доски был виден черный матовый квадрат столешницы. Макс моргнул еще раз и увидел, как только что освободившееся место заполняется новой доской. Ее очертания постепенно становились все четче, затем из ниоткуда на ней одна за другой начали появляться фигуры.

– Как же я устал, – пробормотал Макс, глядя на заставленное десятками фигур игровое поле. Он сжал руки в кулаки и яростно выкрикнул. – Как же устал, отец! Сколько можно мучить меня?

– Потерпи, – возник из ниоткуда тихий шепот, – потерпи, сын мой!

– Отец, – на измученном лице Макса проступила слабая улыбка, – ты меня слышишь? Я так устал, мне надо отдохнуть.

С трудом переставляя ноги, Макс дошел до дивана и обессиленный на него рухнул. Подложив ладонь себе по щеку, Макс вновь улыбнулся и прошептал.

– Я только немножечко.

– Спи сынок, спи! – тихо прошептал в ответ старик и бросил взгляд на часы. Повинуясь его взгляду, стрелки часов замерли. Время остановилось. Замерли холодные, серые волны залива, замерли в небе раскинувшие крылья вечно голодные чайки, замерли, спешащие по своим делам люди.

Лифтер убрал под стойку ненужный ему пока радиоприемник. Вместо него на столешницу он поставил шахматную доску с расставленными на ней фигурами. Партия была в самом разгаре. Черные только что сделали ход и съели белую пешку. Старик склонился над доской и задумался. Теперь был ход белых.

…

Проводив долгими взглядами отъезжающую от подъезда скорую, Дмитрий Евгеньевич позвонил одному из своих коллег, уже ехавших в аэропорт, и объяснил, что сегодня улететь никак не сможет, но постарается присоединиться к группе в самое ближайшее время. Закончив разговор, он хмуро посмотрел на жену, та отвернулась, не выдержав его пристального взгляда.

Вместе они зашли в подъезд и молча дождались, когда успевший умчаться на восьмой этаж лифт, вновь вернется вниз. В лифте они тоже молчали, каждый уставившись в свою точку на грязной стене лифта. Лишь, войдя в квартиру и разувшись, Хлыстов наконец нарушил затянувшееся молчание.

– Ну, дорогуша, а теперь самое время поведать мне, что за таинственная поездка в Краснодар у тебя намечалась? К кому это ты туда намылилась?

– Ни к кому, – равнодушно ответила Ксюша. За последний час она так измоталась и морально и физически, что теперь чувствовала только одно желание – лечь и молча долго лежать, уставившись в потолок, а потом закрыть глаза и наконец уснуть, – ни к кому я в Краснодар не намылилась. Я и в Краснодар вовсе не собиралась ехать.

– Я вообще-то ваш разговор слышал неплохо, своими ушами слышал.

Хлыстов прошел на кухню и, обнаружив на столе недопитый бокал с коньяком, сделал большой глоток, после чего уселся на стул, закинув ногу на ногу. Ксюша, осторожно ступая, чтобы не пораниться о все еще лежащие на полу осколки стекла, тоже подошла к столу и заняла оставшийся стул.

– Все-то ты слышишь, что не надо, – грустно вздохнула она и взяв со стола уже почти пустой бокал допила остающийся в нем коньяк, – а ведь могли бы все всем быть довольны.

Хлыстов, сложив на груди руки, молча ждал продолжения.

– Помнишь, мы пару дней назад здесь на кухне ругались? А потом мама пришла и вдруг тебя поддержала.

– Ну, было дело, – кивнул Дмитрий Евгеньевич.

– Было. Я после этого пошла к ней в комнату, чтобы понять, что вообще происходит. А потом, когда вышла, сказала тебе, что вы оба ненормальные, но с вами двумя спорить сил у меня не хватит. Помнишь?

– Да все я помню, – раздраженно бросил Хлыстов. – Что из того, что я это помню?

– А то, что пока я была у нее в комнате, я поняла кое-что еще.

– И что именно? – Хлыстов попытался иронично улыбнуться, но получившаяся кривая улыбка больше походила на гримасу отчаяния.