Игроки с Титана

– Нет! – Тагоми вернул Рэмси форму 20–50. Затем схватил снова и написал внизу: «Освободить из-под стражи. Торговая миссия Японии, городское правительство С.-Ф. Основание – широкое военное соглашение 1947 года. Тагоми».

Он сунул одну копию Рейсу, другую, вместе с оригиналом, – секретарю.

– Всего хорошего, герр Рейс. – Тагоми поклонился.

Немецкий консул поклонился в ответ. Он едва взглянул на бумагу.

– В будущем, пожалуйста, старайтесь обходиться без личных визитов. Пользуйтесь такими быстродействующими средствами связи, как почта, телефон, телеграф, – продолжал Тагоми.

– Вы хотите взвалить на меня ответственность за инцидент, который не имеет никакого отношения к моему ведомству.

– Жалкие отговорки, вот что я вам на это скажу.

– Цивилизованные люди так дела не ведут, – огрызнулся Рейс. – Ваши слова продиктованы раздражением и желанием отомстить, тогда как официальное лицо не может идти на поводу у эмоций. – Он швырнул сигарету на пол, повернулся и пошел прочь.

– Забери свой вонючий окурок! – слабо выкрикнул ему вслед Тагоми.

Но консул уже скрылся за дверью.

– Ребячество. Вы были свидетелем моего возмутительного ребячества, – печально сказал Тагоми секретарю и нетвердым шагом направился в кабинет.

Он уже совершенно не мог дышать. Боль потекла вниз по левой руке, одновременно невидимый кулак двинул по ребрам.

– О-о-ох! – Тагоми схватился за бок, перед глазами исчез ковер, но зато ударил фонтан красных искр. – Помогите, мистер Рэмси! – попросил он. На самом же деле не получилось даже шепота. – Пожалуйста…

Он споткнулся, вытянул руку, не находя опоры. Падая, Тагоми сжал в кармане серебряный треугольник.

«Ты не спас меня, – подумал он. – Не помог. Все мои попытки были напрасны».

В ноздри ударил запах ковра. Тагоми сообразил, что стоит на четвереньках. Рэмси, крича что-то невнятное, бросился на помощь.

– Похоже, небольшой сердечный приступ, – удалось пролепетать Тагоми.

– Не волнуйтесь, сэр, – сказал кто-то.

– Сообщите жене, пожалуйста, – прошептал Тагоми.

Несколько человек перенесли его на диван. Вскоре он услышал сирену «Скорой помощи». Вокруг царила суета, приходили и уходили какие-то люди. С него сняли галстук, расстегнули воротник сорочки, укрыли одеялом.

– Мне лучше, спасибо, – сказал Тагоми.

Он удобно лежал на диване, не пытаясь шевелиться.

«Карьере конец, – сокрушенно решил он. – Немецкий консул наверняка поднимет шум, нажалуется на мое хамство. И будет прав. Но что сделано, то сделано. Свою роль я отыграл, теперь пусть действуют Токио и фракции в Германии. Моя война закончена. Вначале были пластмассы, – подумал он. – Всего-навсего пластмассы. Солидный бизнесмен. Оракул, правда, намекнул, но…»

– Снимите с него рубашку, – приказал кто-то. Очень властный тон. Несомненно, врач из персонала «Ниппон таймс».

Тагоми улыбнулся. Тон – это все.

«Может, это и есть ответ, – подумал Тагоми. – Человеческий организм – загадка, он обладает собственным знанием. Пора отойти от дел или хотя бы подыскать работу полегче.

Что сказал оракул в последний раз? Как ответил на вопрос, заданный мною в ужасе и полной растерянности, когда на полу моего кабинета лежали двое мертвых или умирающих? Шестьдесят один, “Срединная искренность”. “Свиньи и рыбы. Удача. Благоприятное время для пересечения великой реки. Время быть стойким”.[129]

Свиньи и рыбы – самые глупые существа, их труднее всего чему-то научить. Таков и я. Книга меня подразумевает. Я не смогу ничего понять до конца. А может, все, что со мной происходит, – суть проявление срединной искренности?

Подожду. Посмотрю. Разберусь.

Возможно и то и другое».

* * *

В тот вечер, сразу после ужина, дежурный полицейский отворил дверь камеры Фрэнка и велел ему собирать вещи.

Вскоре Фрэнк очутился на тротуаре Керни-стрит, возле здания полиции. Было холодно. Перед домами лежали длинные тени. Мимо проносились сигналящие машины и автобусы; кричали рикши. Фрэнк постоял, затем вместе с группой пешеходов машинально пересек улицу.

Он размышлял над случившимся и ничего не понимал. Без видимых причин арестовывают и так же внезапно отпускают…

Ему ничего не объяснили, просто отдали узелок с одеждой, бумажник, часы, очки, и старый пьянчуга-охранник вывел его за ворота.

«Почему выпустили? – думал он. – Чудо? Или счастливая случайность? По логике, мне следовало бы сейчас лететь в Германию на казнь».

Он брел мимо закрытых магазинов, перешагивал через обрывки бумаги и прочий гонимый ветром мусор. Брел, не в силах поверить в реальность происшедшего.

«Словно заново родился, – размышлял Фрэнк. – Почему – словно? Черт побери, да так оно и есть – подарили вторую жизнь! И что я должен теперь делать? Кого благодарить? Кому молиться? Хотел бы я понять».

Но он чувствовал, что никогда не поймет.

«Просто радуйся, – сказал он себе. – Думай, двигайся – живи. Назад, к Эду, – мелькнуло в голове. – Вернуться в подвал, в мастерскую. Делать украшения. Работать руками, не головой. И не надо ничего выяснять».

Он стремительно зашагал по Гранд-авеню, мимо светящихся реклам, мимо распахнутых дверей баров. Назад в привычный, понятный мир.