Игрушечное сердце

Лариса никак не могла понять, почему ее так тянет к Виктору Юсупову. Она заметила, что стала все реже и реже висеть в Интернете. Электронный ящик был полон приглашений на выставки и писем от таких же, как она, любителей кукол, но она не спешила никому отвечать, даже художнице Жене, к которой сама же напрашивалась в ученицы. И на выставки почему-то совсем не тянуло. Все ее мысли занял Юсупов, хотя он совершенно этого не заслуживал. Он был неласков, немногословен и чрезмерно углублен в себя. Она даже не могла назвать его Витей. Вити – они простые, домашние рубахи-парни, а этот – словно сгусток жесткости, квинтэссенция отрицания всего и вся. Ларисе было неуютно в его ауре, но в постели с ним – хорошо. Последний ее любовник, его приятель Артур, был слишком мягок, податлив. Он любил долгие прелюдии, нескончаемые ласки, и Лариса всегда вынуждена была, закусив губу, молить провидение, чтобы этот мужчина поскорей переходил к делу, ради которого они, собственно, и ложились в постель. Виктор времени понапрасну не терял. Он налетал на Ларису вихрем, распинал ее на двуспальной тахте, и все происходило с той стремительностью, которая именно и была ей необходима. В Виктора будто был встроен таймер, настроенный на Ларису. В интимные моменты они совпадали во всем, даже в оргазмический штопор входили одновременно. Такого Лариса не испытывала ни с одним из своих многочисленных любовников.

Все остальное было сложно. Виктор мог, например, забыть о назначенной встрече или прийти на нее мрачнее осенней тучи. В такие моменты все попытки Ларисы разговорить его и настроить на позитивный лад кончались неудачей. Он односложно просил ее помолчать.

– Может, мне вообще уйти? – каждый раз обиженно спрашивала она, когда, привезя ее в свою квартиру, Виктор так и не терял дурного расположения духа.

– Брось, – все так же кратко отвечал он. – Все же хорошо!

– Что-то по тебе не видно! От одного твоего лица кисло делается!

– Ничего. Сейчас тебе будет сладко, – без всякой улыбки отвечал он, заключал ее в свои железные объятия, и ей действительно делалось то ли сладко, то ли больно, а может, и то и другое одновременно. А потом они в унисон вылетали в астрал, а когда возвращались, Виктор засыпал мертвым сном. Лариса тоже дремала рядом, уткнувшись лицом в его железный бицепс, и, несмотря на все, почему-то ощущала себя счастливой.

Виктор никогда о себе не рассказывал и пресекал все ее попытки как-то влезть в его душу. Лариса хитростью пыталась перевести разговор будто бы на Артура. Раз они школьные друзья, то, рассказывая про ее бывшего любовника, Виктор мог чем-то выдать себя, но тот ни на какие ее придумки не велся. Она часто размышляла, что за жизненная драма превратила его в такой бесчувственный кремень. Люди рождаются открытыми миру, готовыми любить все и всех. Что же такое произошло с ее новым любовником, что он ни от кого не ждет и не желает ни любви, ни нежности. Ларисе иногда хотелось приласкать его и назвать каким-нибудь ласковым именем, но она всегда натыкалась на свирепый взгляд – Виктор будто предчувствовал, что она намеревается растопить его сердце, а этого он ни под каким предлогом допустить не может.

А еще Виктор никогда не притворялся. Промолчать мог, но чтобы притворяться – никогда. И это не всегда было хорошо. Да что там говорить, часто это выходило Ларисе таким боком, что она тут же давала себе клятву бросить этого странного человека и забыть его, как страшный сон. Но потом все равно возвращалась к нему. Он никогда не звал ее обратно, будто знал, что она придет и так, принимал ее уходы-приходы как должное. И всегда, возвращаясь к Виктору, Лариса боялась, что непременно застанет его в постели с другой, поскольку ею он, казалось, абсолютно не дорожит. Но этого никогда не случалось.

Однажды, например, Лариса решила порадовать Виктора и сварила ему свежие щи. Готовить она вообще-то не любила, но подумала, что вкусная домашняя еда может как-то смягчить его суровый нрав. Она красиво сервировала стол принесенными из дома салфетками и специально купленными по такому случаю глубокими тарелками знаменитого Ломоносовского фарфорового завода, с маками по ободкам. Сервировку Виктор заметил, но, похоже, не одобрил. Только хмыкнул и все.

Разлив по тарелкам щи аккурат по маки на ободках, Лариса стала ждать хоть каких-то особенных слов в ее адрес – и дождалась.

– Не умеешь – не берись, – сказал он, вылил содержимое тарелки в раковину, с самым невозмутимым видом достал из холодильника колбасу, сделал бутерброд и принялся его есть, запивая чаем, который тоже налил себе сам.

– Какого черта… – дрожащим голосом проговорила Лариса.

– Брось, – спокойно начал он со своего любимого слова и продолжил: – Не умеешь готовить, так хоть бы с кулинарной книгой сверилась. Твой суп есть невозможно.

Лариса опустила ложку в свою тарелку, набрала супу и с осторожностью понесла ко рту. Она же пробовала, когда варила. Вроде было вполне прилично. Может, от усердия два раза посолила?

Щи показались ей абсолютно нормальными. Не как в ресторане, но вполне съедобные.