Игрушечное сердце

Именно мать воспитала в нем доходящую до абсурда любовь к порядку, которая очень часто отталкивала и продолжает отталкивать от него очень неплохих людей. Кому приятно находиться в гостях у человека, который тут же поправляет съехавшие на сторону подушки с дивана, стоит только с него встать? Никому! Кто тут же складывает ровной стопочкой фотографии, которые только что вместе с удовольствием разглядывали? Он, Виктор! Кто во время дружеского ужина, не дожидаясь ухода гостей, тут же моет тарелки по мере их загрязнения, протирает чистым полотенцем и сразу убирает в шкафчик? Тоже только он, сумасшедший Юсупов!

Виктор изо всех сил пытался бороться с собой и собственной страстью к порядку: раскидывал по стульям одежду, бросал на журнальный столик и тумбочку в прихожей всякую мелочовку, но долго созерцать нарушение привычного положения вещей не мог. У него начинала болеть голова, если он видел хоть самое малое изменение раз и навсегда заданного.

Его мать даже не могла представить, как трудно было ему войти в детскую дворовую команду. Не только потому, что он изначально резко отличался от них и внешним видом, и привычками. Ему очень не нравилось пачкаться, но он должен был это делать, чтобы стать своим. Ему было противно откусывать вместе со всеми от одного куска хлеба, сжатого грязной ладошкой, но он откусывал. Ему было неприятно, когда те же грязные руки дворовых пацанов касались его игрушек, но он сам приносил им то, что могло их заинтересовать. У него не было маленьких машинок, пистолетов или солдатиков, зато был большой грузовик, в котором он катал по квартире своих кукол. Этот грузовик своей величиной произвел неизгладимое впечатление на дворовую компанию. Сначала на нем возили песок, камни и комки ржавой проволоки, которые валялись у помойных баков, и у Виктора каждый раз разрывалось сердце, когда он видел, как царапается и гнется кузов его машины. И не от жадности. Грузовик делался неэстетичным, оскорблял своим видом чувство прекрасного. Тогда он, конечно, такими словами не думал. Грязная исцарапанная игрушка просто казалась ему некрасивой. Когда же пацанам надоело возить в грузовике всякий мусор, сверху, прямо на его кузов, кто-нибудь из них садился, отталкивался ногами, чтобы ехать, а другие еще и подталкивали его сзади. Конечно, несмотря на свои внушительные размеры, машина очень быстро сломалась. Виктор не жалел. Если бы не этот грузовик, ой, не скоро бы он стал своим во дворе.

Над ним долго смеялись. Потешались и над его отглаженными костюмчиками, и над длинными волосами, но он терпел, потому что видел: абсолютно все остальные мальчишки одеты совсем по-другому и острижены почти под ноль. Он, Вика, им просто обязан казаться по меньшей мере странным. Поначалу они пытались отторгнуть его как чужеродный элемент. Он им казался засланным взрослыми с какими-то провокационными целями, и, насмехаясь, они его все же несколько побаивались. Они тогда, конечно, тоже не облекали свои ощущения в подобные слова, но скорее всего это было именно так. Иначе они просто порвали бы на куски его кукол и медвежат, а самого изваляли бы в грязи и избили. Его же никто не тронул и пальцем. Он сам в своем нарядном костюмчике садился рядом с ними в песок или ложился прямо на голую землю и ползал по ней по-пластунски, играя в разведчиков.

Именно благодаря тому, что он никогда не плакал и не ныл, когда над ним откровенно смеялись или пытались его унизить, он и смог довольно быстро войти в дворовую компанию. Виктор был для детей будто бы приехавшим из экзотической страны и желающим постичь законы и порядки их двора. Наверное, так же пацаны и девчонки восприняли бы чернокожего туземца в перьях, пальмовых листьях и костяных бусах. Когда же все наконец поняли, что Вика, в сущности, ничем не отличается от них, если не считать дурацкой одежды и длинных волос, насмешки сами собой сошли на нет.