Игрушка Белоглазого Чу

Под аккомпанемент бушующей на кухне грозы и монотонного занудства вопросов «А? Чё?» Ильи, Руслан пытался сосредоточиться на тексте записки, объясняющей нежелание продолжать влачить существование. «Прощай, жестокий мир. Мы с моим другом…» – написал Шайморданов, но тут же скомкал листок, посчитав, что выходит, точно они с Ильей – пара непонятых педиков. Этакие Ромео и Ждульет нашего времени. «Мы с моим другом оба влюблены в одну девушку. И он, и я любим ее одинаково страстно, она же не может определиться с выбором. Нельзя разорвать пополам живого человека, но можно прервать вражду, пока она не погубила все три жизни. Мы покидаем этот мир, желая ей только добра» – перечитав, Руслан подумал, что таким письмом ставит Валю в крайне неудобное положение. А если кто-нибудь пронюхает, что Шайморданов ушел из жизни, потому что не поделил девку, да еще не с птицей своего полета, а с известным дауном, о которого и ноги-то не вытирал – запачкаться не хотел? Вот уж действительно, лучше смерть, чем бесчестие. Подумав еще немного, Шайморданов вывел следующее – «Мы с моим другом – наркоманы, надежд на реабилитацию нет. Медицина бессильна нам помочь. Мы уже мертвы, но больше не можем вынести этого ада, кошмары преследуют нас во сне и наяву. Не хотим причинять боли нашим родным и близким больше, чем мы это уже сделали. Наша смерть бесконечна, и есть лишь один способ прекратить мучения. Нужно немедленно поставить точку». Не идеально, но, все же, почти правда. Признать себя наркоманом, паршивой собакой, на которую и пули жалко, покаяться и плевать на бесчестие – Вали, единственного человека, которого Руслан любил, это не коснется. А Пузднецов… В жопу Пузднецова! Действительно, на все случаи не забинтуешься. Как только Шайморданов подписался и поставил дату, к нему, не сговариваясь, подошли осунувшаяся неулыбчивая Жене, Илья, со щеками, поросшими похожей на пыльную паутину небритостью, и отсутствующим взглядом блуждающих глаз, полуживая Валя, оставляющая за собой цепочку кровавых следов.

– Подпишись, – Шайморданов твердой не дрогнувшей рукой протянул Илье прощальную записку и ручку. Пузднецов, не читая, чиркнул свою незамысловатую завитушку. В течение часа, оставшегося до прихода Владика Сяпунов, все сидели молча – каждый мысленно прощался с той жизнью, которая больше никогда не вернется, как бы дело ни повернулось.

Ровно в десять часов утра раздался звонок, и на пороге появился Сяпля. Лихим матерком подбадривая сонных грузчиков, он организовал установку нового холодильника на кухне, бок о бок с уже имеющимся. Сам же откуда-то достал удлинитель и подключил ослепительно-белый ящик к сети электропитания. Новый холодильник довольно заурчал в такт со старым, только на пол тона ниже. Убедившись, что аппарат работает, Шайморданов сунул каждому грузчику по пятьсот рублей в нагрудный карман комбинезона, Сяпле вручил пачку растрепанный двадцатидолларовых банкнот, сдержано поблагодарив за расторопность.

– Может, еще чего? – спросил Сяпунов, косясь на углы кухни, погребенные под толстым слоем растоптанных продуктов и битого стекла, и пол, то тут, то там буреющий мазками свернувшейся крови.

– Иди, Сяпля, иди, – небрежно отмахнулся Руслан, добавив в конце то, чего Владик уж никак не ожидал: – Прости, если что не так.