Игрушка детского бога

С черного неба глядела неподвижная физиономия Хура. Фарел задрожал, только сейчас ощутив холод. Обхватил себя руками за плечи, закусил губу, чтоб не стучать зубами. И вспомнил, как впервые пришел к детскому богу.

***

Две башни в поселке: одна Ашева, вторая с умоломкой. В первой сам Аш стоит, из черного дерева вырезанный - голова большая, глаза круглые, вокруг правого лучи. Правый глаз днем с неба светит.

Сердце красной краской нарисовано, тоже круглое. Сердце ночами в небе плавает, освещает обратный путь тем лодкам, что за день вернуться не успели.

Приносят Ашу рыбу, и ягоды, и рубахи приносят. Горшки расписные. Постоит подношение день, а к ночи можно его обратно забрать. Рыбу съесть, рубаху надеть, в горшке суп сварить.

Кё говорит, Аш на те подношения любуется-радуется. А есть ему все равно нечем.

Фарел накануне целую корзину зеленики набрал. Крупной, мохнатой, самой красивой. Мама такую с размолотыми зернами варит, вкусно получается - язык проглотишь!

Поставил возле деревянных ног Аша, помолчал. Попросил бы помощи, да непонятно, как Аш с детским богом разговаривать станет. Аш-то, вроде, тоже взрослый. Или нет?

Однажды, когда Фарел совсем маленький был, Ашева башня развалилась. Старая была. Деревянный Аш на бок шлепнулся, плоскими ступнями к морю. После новую башню построили, такую высокую, что если оккулу на хвост поставить, то и она до верху носом не дотянется. Снова стоит деревянный Аш, подарков ждёт.

Отец говорит, при нём башню четыре раза заново ладили. Так то отец. Он даже волну видел, настоящую.

А башня с умоломкой ни разу не рушилась. И высотой она много больше.

Видом она как толстенный ывовый ствол без коры, без веток. Будто ыва эта тысячу лет здесь стояла, да так на корню и засохла. Только настоящая ыва, если засохнет, белая становится, а башня - как блескучий камень. В стенку стукнешь: том-м-м - отзывается.

Может, и вовсе не ыва это.

Вход в бащню старая кё водорослями заплела. Фарел в щёлку подглядывать пробовал: вроде лестница виднеется, а больше ничего - темно.

Прошлым летом Фарел ухо к башне приложил, и почудилось, будто вздрагивает кто в глубине, как огромный зверь ворочается. Он после придумал, что это туловище Хура: на небе-то одна голова, а остальное куда делось?

Хотел рассказать кё, но побоялся: вдруг отругает. Старая Хораса новых сказок не любила, всегда одинаково рассказывала. Вот мама - та каждый раз по-новому.

Но маме Фарел про Хура тоже рассказывать не стал. Испугается еще, женщина ведь. Вон, Найра - любой ерунды боится.

Когда Фарел к башне детского бога шел, Найра из дома выглянула, да так и застыла - кулачки к щекам, глаза большие, напуганные. Фарелу даже смешно стало. Съедят его, что ли, в башне этой?

До сих пор никого же не съели.

У входа ждала старая кё. Молча сунула в рот мальчишке крохотный вязкий комочек, шелестнула занавесью, толкнула в чёрный провал.

Фарел шагнул в темноту и замер. Показалось, башня дышит.

Прислушался, нет - ветер едва слышно гудит далеко вверху, под самой крышей.

Гладкие ступеньки сами под ноги просятся. Лестница вокруг толстого столба вьется, и не поймешь: то ли вправду Аш башню сотворил, то ли сама она так выросла - вместе с лестницей.

Держится Фарел за гладкий столб, ступеньки ногой нащупывает. Ступеньки удобные, сами ведут.

Привели на площадку.

По сторонам и за спиной - узкие окна. В окнах белое море и белое небо, вон, вздорная птица чакка пролетела. А прямо перед Фарелом - умоломка.

Теперь понятно, почему отец ее игрушкой назвал. Старый Арак такие детям из щепок режет и раскрашивает, кубики называются. Только у Арака все кубики одинаковые, а тут и длинные, и короткие, и сплюснутые, и вовсе скрюченные какие-то. И все меж собой переплелись, как морские змеи по весне. И не поймешь, где одна деталька кончается, а где в нее другая входит.

А уж цвета какие яркие! Черный-черный, белый-белый, рыжий-рыжий. Еще красный, как кровь, и коричневый.

Фарел даже задохнулся от восторга. Стоял и умоломку разглядывал, пока от смолы язык не защипало.

Тогда только вспомнил, зачем пришел.

Мальчишки рассказывали, что голоса в башне слышали, а то и вовсе видели, как водяной человечек приходил и на нужную детальку показывал. Карак так долго хвастался, чего ему детский бог обещал, что пришлось Фарелу с ним подраться.

Ясно же, что врал. Умоломку-то он собрать не сумел.

Фарел, как положено, смолу разжевал. Подивился холоду, разлившемуся в горле: словно льдинку проглотил. Глаза закрыл и позвал детского бога.

Он всю ночь повторял, что просить будет. Здоровья, конечно, всем: и родителям, и сестрам, и друзьям, да и всему селению - не жалко. Чтобы зерна уродилось много. Чтобы рыба шла крупная, а оккулы чтоб беззубые, и берсы пусть охотникам не попадаются, ну их, берсов! Мясо жёсткое, а шкуры и у беранов хороши.

Ах да, еще чтобы сестрам хорошие мужья достались.

А ему самому чтобы стать сильным-сильным и поймать киита. Пусть не киита, а большущего тенца - чтобы все селение неделю ело и еще осталось. Ну, а больше, вроде, и не надо ничего.

Напоследок вздохнул глубоко и спросил про умоломку.

И глаза открыл.