Игрушка для чёрного мага

— Ты не сможешь осушаться голоса своего разума и эмоций. Ты же сама и будешь у себя спрашивать, а потом отвечать.

А дальше с ней стало твориться что-то невероятное. Примерно такое она видела в кино, когда совесть человека разделяется на две половинки: злую и добрую. И вот одна начинает его склонять к пакостям, а другая всячески уговаривает не вестись на провокации. В ее случае половинки были несколько иными: одна — следователем, а другая — обвиняемой (еще бы знать, в чем ее обвиняли). А еще Лине стало интересно, как же это выглядит со стороны. Сама она по-прежнему сидела с закрытыми глазами на маленьком троне, отчетливо ощущая раздвоение и слыша свой голос. В голове наступила удивительная ясность. Она больше не кружилась, и сознание стало такое чистое, практически кристальное, не замутненное ни единой лишней мыслью и готовое быть предельно честным.

— Ты знаешь, кто ты и где находишься, — заговорил «следователь». — Здесь нет места лжи и изворотливости. Только правда. Есть ли у тебя избранник?

— Нет, — не задумываясь, ответила Лина.

— А тот, кого ты называешь женихом?

— Есть — Люк.

— Жених, но не избранник. Не кажется ли тебе это странным?

— Нет.

— Какой твой жених?

— Красивый, расчетливый, хитрый и стремительный.

— Что ты имеешь в виду, когда называешь его стремительным?

— Лишь то, что к намеченной цели он идет напролом.

— Почему мне кажется, что ты не одобряешь такого поведения?

— Потому что я ценю в людях другие качества.

— Какие же?

— Надежность, доброту, верность, человеколюбие.

— Как ты относишься к своему жениху?

— Порой боюсь его, а в минуты близости он меня возбуждает. Его поступки возмущают, а отношение к людям злит. Он как конфета в красивой обертке, которую разворачиваешь, надкусываешь и понимаешь, что она невкусная.

— Как он относится к тебе?

— Не знаю. Как к игрушке, которую он выбрал сам и теперь считает, что может делать с ней все, что хочет.

— А что хочется тебе? Чего просит твое сердце?

Тут Лина ненадолго задумалась. Несмотря на ясность создания, ответить на этот вопрос было не так-то просто.

— Я хочу, чтобы меня любили, — наконец, произнесла она, отчетливо осознавая, что, наверное, это желание едва ли не самое главное в жизни, пусть и других желаний хватает. Но ее спрашивали именно об области сердца, а к чему еще может стремиться девичья душа, когда она еще так молода и не познала любви?

— Что ты называешь любовью?

— Прежде всего, доверие и умение принимать человека таким, каков он есть.

— И ты сама способна на подобное чувство?

— Думаю, да.

— Тогда ты смогла бы полюбить твоего жениха?

Лина снова задумалась. А как можно ответить на этот вопрос? Она практически ничего не знает о Люке, кроме того, что он сам посчитал нужным ей рассказать. Многое, из того что он творит, находит жгучее осуждение в ее душе. Его взгляды на жизнь рознятся с ее, и вряд ли когда-нибудь может стать по-другому. И все же, вопрос был смогла бы она.

— Наверное, смогла бы, — голос Лины дрогнул, ответ прозвучал неуверенно.

— И последний вопрос — отвечай, не задумываясь. Что ты хочешь сейчас, в эту минуту?

— Хочу домой.

Голос разума умолк, и постепенно исчезла та ясность, что была так приятна Лине. Стихли звуки диковинной мелодии, и заговорил Альметий.

— Открой глаза, дочка, — голос его прозвучал грустно.

Лина посмотрела на мужчину, что все время, пока длился «допрос», стоял рядом с троном и внимательно слушал ее ответы, а сейчас выглядел несколько уставшим и осунувшимся.

— Я вас расстроила? — спросила Лина, понимая, что меньше всего стремилась к этому. Но ведь это была его идея — посетить храм истины.

— Не ты, а то, что сын готов взять тебя в жены без любви. Нет ничего хуже жизни с нелюбимым человеком. Я знаю, о чем говорю. Моя мать была несчастна с отцом, и несчастье убило ее раньше срока.

— И что же теперь делать?

Робкая надежда, что сейчас этот мужчина властью отца или еще какой, положенной ему, как главе рода, прикажет Люку отпустить ее, не неволить. И она избежит необходимости участвовать во всем этом фарсе, вернется домой и станет исполнять лишь пункты соглашения, в котором ни слова не сказано про параллельный мир.

— Пойдем, я объявлю свое решение всем, — подал Альметий ей руку, помогая спуститься с алтаря.

Лина бросила последний взгляд на кристалл, перед тем как покинуть пещеру. И в этот момент она поняла, что вернется еще сюда, словно подсказал ей эту мысль свет, мелькнувший внутри кристалла.

Карнелия и Сесилия о чем-то тихо переговаривались и сразу же умолкли, стоило им только завидеть выходящих из пещеры Альметия под руку с Линой. Люк стоял, скрестив руки на груди, и вся его поза говорила о раздражении и нетерпении. И лишь Кордий разлегся прямо в траве, грыз соломинку и смотрел туда, где у нормальных людей находится небо. Что сияло над головами этих людей, Лина так и не разобралась.

— Дети мои, — обратился Альметий ко всем сразу, и жена его тоже попала в разряд детей. — Храм истины поведал мне правду об отношениях этих двоих, — он посмотрел на Люка и кивнул, — подойди, сын.