Игрушка для драконов (СИ)

Рядом опустилась на колени Клара. Я чувствовала её недовольство, но пользовалась тем, что по правилам, установленным храмовниками, она не могла заговорить со мной. Как и я с ней. Попросив аудиенции, пришедший в храм должен смиренно ждать, пока не получит то, зачем пришёл.

Меня начала пробирать дрожь. От сырых каменных плит пахло мхом. У меня затекли колени, но я не двигалась и терпеливо считала секунды.

Поднять голову — значило лишиться права на беседу с храмовником, а разглядывать алтарный камень и еле заметные вблизи трещины на нём было скучно. Я прислушалась к тому, что происходит вокруг. Ощутила сердитое дыхание Клары, уловила тихое журчание подземных вод и поймала шорох приближающихся шагов.

— Пойдём, та, что ищет ответов, — произнёс тихий голос над головой. — Твоё время пришло.

Я поднялась с колен, не смея взглянуть на служительницу Троединого, последовала за ней, по-прежнему видя только пол под ногами.

Оказавшись в тёплой маленькой келье без окон, всё освещение которой заключалось в горящих восковых свечах, я наконец почувствовала себя менее одинокой, чем где-либо в последнее время.

— Можешь присесть и снять капюшон, — сказала храмовница мягким тоном. Я подняла голову и увидела перед собой женщину средних лет с вьющимися каштановыми волосами, перехваченными пурпурной лентой на затылке. Платье в пол тёмно-фиолетогого цвета удивительно ей шло, подчркивая статнось и горделивость фигуры, будто она была не служительницей храма, а высокородной леди, принимающей гостей в своём замке.

— Не стой у порога. Время идёт, а количество желающих получить ответ не убывает.

Я заняла указанное место. Храмовница устроилась на стуле напротив и, переплетя пальцы, положила руки на деревянный стол, разделяющий нас.

Особого приглашения мне не требовалось, и я, разволновавшись, начала рассказывать о терзавших меня чувствах, хотя с самого начала планировала спросить совета, стоит ли мне последовать плану Ингвара.

Говорила я долго и путанно, попеременно то краснея, то дрожа от волнения. Храмовница опустила веки и сидела неподвижно, будто заснула. В тот момент я как раз рассказывала, что Ингвар считает, будто Драконы должны жениться только на дочерях себе подобных — сильфах.

— Как ты считаешь, почему в храмах Троединого нет его изображения? Почему никто не пытается вообразить, как он выглядит? — встрепенулась женщина, вперив в меня пытливый взгляд тёмных глаз.

Я опешила и смутилась. Разговор был совсем не об этом, да и теорией религии я не интересовалась, принимая любые правила как данность.

— Потому что одна раса не может быть лучше или чище другой, — ответила на свой собственный вопрос храмовница. — У нашего Бога нет единого образа. Троединый может быть Драконом, а в следующее полнолуние обернуться Волкодлаком, чтобы на исходе ночи творить волшебство, доступное лишь самым искусным Магам. Если бы наш Бог хотел, чтобы в Дольнем мире доминировала одна раса, то он бы рассуждал в точности как Драконы. Но они забыли, что ещё до них в этом мире царили Древние, ратовавшие за чистоту крови. Это их и сгубило.

— Полукровки Высших всегда сильнее своих родителей, — добавила храмовница после небольшой паузы. — Так что твой брак с Драконом угоден Троединому.

— Нет, я испытала в нём много горя. Больше незачем длить то, что не принесёт плодов, — горько ответила я, опустив голову.

Не обращая на мои слова внимания, женщина поднялась и достала из небольшой резной печи позади неё горшок с горящими углями. Длиной палкой поворошила их, взметнув искры. Я отшатнулась, боясь обжечься.

— В этом твоя проблема, — усмехнулась служительница, откинув волосы назад. — Ты не идёшь до конца. Будешь опасаться — не испытаешь счастья.

Бросив пригоршню сухой травы из мешочка, висевшего на поясе, на горящие угли. Она протянула его мне, предлагая сделать тоже самое.

— Если не боишься совета, которому надо последовать, — добавила она, усмехнувшись.

Я поборола робость и выполнила всё в точности, копируя действия женщины напротив. Угли зашипели, келью окутал сизый дым, который совсем не мешал дышать и не щипал глаза.

— Три пути, — сказала храмовница бесцветным голосом. Её рука вцепилась в мою, коротко стриженые ногти служительницы удлинились, а ладонь вытянулась, став похожей на лапу птицы. Я вздрогнула, но высвободить руку не решилась. — Уезжать — это первый. Тебя немедля выдадут замуж и разлучат с семьёй. Дальше я не вижу, это вотчина не моего Бога. Хотя я уверена, что муж будет тебя привечать.

Раздался сухой смешок, похожий на карканье:

— Остаться здесь — второй путь. С этой минуты ты будешь принадлежать храму и жить в нём. Пока не умрёшь. Славная, но сложная дорога для той, чьё сердце жаждет иного. И третий. Самый тяжёлый, если ты не готова бороться, и лёгкий, если, конечно, сможешь пережить осуждение и спокойно перенесёшь чужие страдания. Конец пути одного нередко знаменует начало долгой дороги другого.