Игрушка для Шакала (СИ)

Когда машина останавливается во дворе, я выхожу и быстрыми шагами иду в дом. Одаевский что-то говорит мне вслед, но я его даже не слышу. Да и что такого он может мне сказать? Что ему жаль? Что кается и просит прощения? Да он быстрее язык проглотит, чем произнесет что-то подобное!

Холл пролетаю в считанные секунды. Замираю у лестницы, смотрю наверх. И так тошно становится от того, что сейчас я пойду в спальню, где почти тут же нарисуется Одаевский. Поэтому обхожу лестницу, чтобы пройти в небольшую дверь, которая ведет в подвальное помещение с огромным бассейном.

Купальник я не прихватила. Да и не нужен он мне сейчас. Сбрасываю туфли и запрыгиваю в воду прямо в платье.

Вода обдает прохладой, немного успокаивая. Проплываю в центр бассейна, где дно находится глубже всего, и погружаюсь под воду.

Плевать на макияж и прическу! Мне нужно просто смыть с себя этот день и вернуть спокойствие.

Только не тут-то было! Мой сеанс медитации внезапно прерывают, резким взмахом руки подкидывая на поверхность воды. Жадно вдыхаю кислород и не сразу понимаю, что произошло.

— Какого черта ты делаешь?! — гремит Одаевский во весь голос. Эхо разносит его вопль по всему помещению.

— Я просто хотела поплавать, — отвечаю, загребая руками и отплывая в сторону бортика.

— На дне? — не унимается мужчина.

— А тебе-то какая разница? Жалко, что ли?!

Он нагоняет меня и, развернув к себе лицом, упирается руками по обе стороны от моей головы. На мужчине костюм, в котором он провел вечер, он даже пиджак не снял. И теперь все это великолепие, как и мое платье, безнадежно промокло.

— Ты можешь думать обо мне что угодно. Но. Утопиться. Я тебе. Не дам, — чеканит каждое слово.

— Да не собиралась я топиться!

Мужчина обхватил рукой мой подбородок, фиксируя лицо, вынуждая смотреть ему в глаза.

— Какого черта ты устроила сегодня? — спрашивает хрипло.

Черные глаза внимательно всматриваются в мое лицо. Так же, как он делает всегда, когда пытается считать в моих мыслях что-то, для себя важное. Мне резко стало неуютно. Нутром я чувствую, что этот мужчина, если ему будет нужно, сможет даже в голову мне залезть. А, как говорится, лучшая защита — это нападение. Поэтому смело отвечаю на его взгляд.

— Шел бы ты со своими претензиями к фифе своей! — выплевываю ему в лицо. — Ждет тебя небось! Она даже не скрывала, что вы с ней близки.

Одаевский удивленно приподнял брови. Во взгляде недоумение, граничащее со скукой.

— Не собираюсь я ни к кому идти, — отвечает спокойно. — Ну было и было. Чего такого? Не бери в голову.

Так обыденно он это говорит. Подумаешь, что такого? То одна у него, то другая. Меня сейчас стошнит от его безразличия. Сжав руки в кулаки, со всей силы толкаю его в грудь.

Глыба из мышц даже с места не сдвинулась, а я взвыла от бессилия.

— Постой, — прозревает этот гад, — ты ревнуешь?

— Еще чего?! Не переоценивай себя! — рычу ему в лицо, снова дергаясь в попытке вырваться.

— Ревнуешь, — лыбится Одаевский, как полоумный. Довольный такой, прибила бы гада!

— Ничего подобного! — мне все-таки удалось освободить из захвата лицо. — Просто это несправедливо.

— Что именно несправедливо, золотце? — ухмыляется Одаевский.

— Ты требуешь от меня, чтобы я вела себя, как монашка, а сам… водишься со всякими шлюхами, — поверить не могу, что высказала ему это в лицо.

— Ну, не топиться же из-за этого, — посмеивается с меня мужчина.

Его забавляет этот разговор. А вот мне не до шуток. Потому, как вся эта ситуация мне не нравится. А еще больше не нравится то, что он опять одерживает верх, как бывает почти в каждом нашем споре.

— Да не собиралась я топиться! — ударяю его кулачком в грудь. — Просто я так плаваю.

— Как топор? — он с трудом сдерживает смех.

Ну, хоть у кого-то из нас двоих вечер удался.

— Рада, что повеселила тебя. Пусти! — шиплю на него, снова пытаясь вырваться. Только мои жалкие потуги были пресечены на месте крепким захватом рук вокруг талии.

— Мне нравится, когда ты ревнуешь, — его голос стал тише, будто, завораживающим. — Крышу сносит, малыш.

Замираю и с недоверием смотрю ему в глаза. Все-таки, интересно же, как выглядит Шакал, у которого снесло крышу. Только нифига он не похож на полоумного. Лыбится себе, раздражая своей довольной рожей.

И вообще, не могу я его ревновать. Это просто ощущение несправедливости. От того, что ему можно все, а мне нет. А так, мы с ним все равно не навсегда вместе. Так странно, что он что-то еще требует от меня. Как он там сказал? Было и прошло? Ну, у него, наверное, со всеми так. И со мной пройдет однажды.

Почему же тогда он выглядит таким убедительным сейчас? И смотрит так странно. С такой надеждой, что это даже немного пугает. Наверное, все дело в опыте. Да, точно, натренировался за годы бурных отношений со всякими… фифами.

Одаевский вжимает меня в свое тело, проводит носом по щеке. По коже побежали мурашки, и совсем нет от холода. У него всегда лихо получается переключать меня на нужную ему волну.

— Нет никого, кроме тебя, принцесса, — выдыхает он хрипло.