Игрушка Ворона

Он вошел в меня резко, до упора, до хриплого крика, вырвавшегося из моего горла, заставляя выгнуться дугой и откинуть голову назад. Тянущая боль смешалась с удовольствием, темным, тягучим как смола, удовольствием. Я пальцами вцепилась в мягкую обивку дивана и попыталась устоять на коленях, они внезапно задрожали, стали слабыми.

Вадим вышел, но не до конца, а затем снова вторгся в податливое тело. Я опять вскрикнула и была готова к черту разорвать этот диван, настолько удовольствие было остро-болезненным. Воронов сжал мою талию своими руками и принялся жестко, но так охренительно-притяно брать меня. Это было что-то невообразимое. Я кричала, стонала, принимала его полностью в себе, и радовалась тому, что после не такой уж и краткой разлуки мы снова были максимально, насколько это позволительно природой, близко.

Воронов рычал, вбивался в меня, всё сильнее сжимал мою кожу в своих пальцах. Таким со мной он был впервые, возможно, именно такой он и настоящий, но я не боялась, не хотела, не видела в этом смысла.

- Иди сюда, - Вадим перевернул меня обратно на спину, пригвоздил мои запястья над головой и снова вошел.

Теперь всё воспринималось совершенно иначе. Мы неотрывно смотрели друг другу в глаза, и, кажется, такой зрительный контакт куда интимней самого секса. Льдисто-голубые глаза сейчас казались серыми, непривычно широко распахнутыми, демонстрирующими кратковременную уязвимость Воронова. Мне до ломоты хотелось сейчас к нему прикоснуться, но Вадим почему-то продолжал крепко удерживать мои руки над головой.

Темп наших общих движений увеличивался, продолжая вырывать из моего горла хриплые стоны. Воронов обхватил губами один мой сосок, отчего я выгнулась, тоже демонстрируя всю свою уязвимость перед этим человеком. Он дразнил меня, облизывал, покусывал то один мой сосок, то другой. Это было слишком остро, слишком приятно, отчего хотелось просто заскулить.

Я обхватила ногами талию Вадима, чтобы его толчки во мне были максимально глубокими. Та разрывающая боль, что была в наш первый раз, теперь куда-то испарилась, теперь мне было больно от удовольствия.

Воронов словил очередной мой стон своими губами, и я почувствовала, как что-то теплое и вязкое выплеснулось мне на живот. Воронов продолжал целовать, долго, пьяно так, как умел только он. Под прицел его губ попала и моя шея, и ключицы, и груди, а в завершение этого пути и шрам на запястье.

- Я скучал по тебе, - тяжело дыша, прошептал мне на ухо Вадим.

(Poets of the Fall – Sweet Escape)

После всего, что с нами случилось в гостиной на диване, Воронов отнес меня ванну, наполненную горячей водой. Сейчас это было именно то, что мне нужно. Всё тело немного болело, будто по мне прошелся танк, каждая мышца, каждая косточка наполнились усталостью, но она была приятной. Это не та зверская усталость, что так часто накрывала меня, когда я поздно ночью плелась к ребятам в хостел, бережно храня в кармане старой куртки сворованные деньги и буханку хлеба.

- Хорошо-то как, - довольная пробормотала я, вытягивая ноги вперед, отчего вода немного расплескалась. Всю свою злость я уже забыла, да и не хотелось к ней возвращаться, если честно.

Вадим уселся на белый бортик ванны и улыбнулся мне. Улыбка преображала его лицо, но вот взгляд всё равно оставался тяжелым, задумчивым, глубоким.

- Почему ты не раздеваешься? Тут места на двоих хватит, - я улыбнулась в ответ.

- Как-нибудь в следующий раз.

- С тобой точно всё в порядке? – я нахмурилась, мысленно отмечая, что бледность Воронова никуда не исчезла. Я, конечно, не врач, но тут и дураку понятно, что быть белым как мел не совсем нормально.

- Да. Устал просто, - Вадим так тяжко вздохнул, что какая-то доля его усталости, будто бы по воздух передалась и мне.

- Может, ты ляжешь, отдохнешь? Я уж тут как-нибудь сама справлюсь.

- Наверное, ты права, - Вадим медленно встал. Я заметила, что его челюсти плотно сжаты, такое ощущение, будто он терпит какую-то боль и судя по всему, очень сильную. – Тут вещи, - Воронов похлопал рукой по стопке одежды, аккуратно лежащей на стиральной машинке.

- Спасибо.

Когда я осталась одна, то, долго не раздумывая, начала мыться. Чувство беспокойства иглой засело где-то в груди. Это ощущение мне было очень знакомым, оно всегда сопровождало мою грудную клетку, когда с Петей или с Лесей что-то случалось, простуда, например, какая-нибудь. Похоже, теперь я переживала за Вадима так же сильно, как и за своих друзей. Мы явно перешли на новый уровень наших недоотношений. Хорошо это? Плохо? Хрен его знает.