Игрушки дома Баллантайн

В коридоре за спиной подполковника слышатся шаги, и в вестибюль выходит босая Хлоя, закутанная в белую шаль. Она зевает и трет заспанные глаза. Увидев ее, Элизабет стремительно бледнеет, тишину дома прорезает отчаянный крик:

— Мама!!! Мамочка, что с тобой стало?!

* * *

«Ну и дела, — размышляет Раттлер, поднимаясь по лестнице в мансарду. — Как все переплелось. Хлоя — мать Элизабет. Ну кто ж знал? И кто знал, что Коппер так среагирует на Брендона? Черт, черт…»

Он осторожно стучит в запертую дверь.

— Ло, это я. Открой, малышка.

По ту сторону — ни звука. Коппер говорил, что Долорес почти не выходит из комнаты после известия о смерти матери. Лишь иногда спускается в подвал за топливом.

«Пару раз я заставал ее у Часовщика. О чем они говорили — понятия не имею. Твоя дочь меня сторонится, а Пенни — не из общительных», — рассказывал подполковник.

— Долорес, открой отцу, — спокойно повторяет генерал.

Дверь распахивается. Перед Раттлером стоит дочь в старом платье Элеонор, лицо девушки — безжизненная маска. Волосы не прибраны, под глазами залегли тени. Сэр Уильям обнимает Долорес, прижимает к себе.

— Я дома, родная. Я так соскучился по тебе, Ло.

Она отстраняется, смотрит словно сквозь него.

«Твой дом в городе, папа».

Раттлер глядит на дочь с беспокойством. Проходит в комнату. Помещение производит впечатление нежилого. Гладко застеленная кровать, на столе и комоде никаких вещей, лишь слой пыли. Только небрежно брошен в кресле у окна теплый плед.

— У тебя холодно здесь. Почему ты не спускаешься к остальным, малышка? Что случилось?

Долорес прикрывает дверь, идет к окну. Накрахмаленное кружево подола шелестит по ковру, как палая листва.

«Я вам больше не нужна».

— Ло, ты ошибаешься. Да, мамы нет, но я-то жив. Я приезжаю, как только получается выбраться. Ты мой любимый ребенок, как ты можешь быть мне не нужной?

Она выдвигает ящик комода, достает гребень, расчесывает волосы, не глядя в зеркало. Собирает аккуратный пучок на макушке, подкалывает его шпильками. Раттлер смотрит на дочь и не узнает ее.

«Она была такой сразу после перерождения. Пустой», — думает он с тоской.

— Малышка, Коппер о тебе беспокоится. Почему ты его избегаешь?

«У Коппера насыщенная личная жизнь. То Пенни Лейн, то Хлоя. Зачем ему еще и я?»

— Ло, при чем тут его личная жизнь? Он наш друг, он тебя с пеленок знает!

«Я лишняя, папа. Больше нет тех, с кем я могу быть рядом, не мешая. Я сейчас всем помеха. Даже тебе».

Пустой, ничего не выражающий взгляд. Прямая линия сомкнутых губ. Пыльное, пропахшее сердечными каплями материнское платье.

«Оставь меня одну, папа».

И он говорит, пытаясь схватиться за единственную соломинку:

— Я приехал с Брендоном. Помнишь его? Спустись хотя бы поздороваться. Ему сейчас очень нужна поддержка.

Под дугами опущенных ресниц мелькает что-то отличное от равнодушия. Долорес беззвучно шевелит губами, генералу приходится угадывать.

«Я приду».

Сэр Уильям целует дочь в бледную щеку, просит поторопиться и спешит в комнату Коппера. Не обнаружив подполковника там, Раттлер спускается в подвал, переоборудованный под мастерскую.

Коппер сидит на хромоногом табурете спиной к входной двери и увлеченно играет в шахматы с Часовщиком. Увидев вошедшего генерала, девушка поднимается на ноги и напряженно следит за ним сквозь прутья решетки.

— Здравствуй, Пенни, — кивает Раттлер. — Ну и кто кого?

Часовщик не удостаивает его ответом. Отходит вглубь клетки, садится по-турецки на деревянный топчан, кладет на колени руки и закрывает глаза. Раттлер берет с доски черную фигуру: это вставший на дыбы медведь с оскаленной пастью.

— Откуда в шахматах медведь? — спрашивает генерал Коппера.

«Это ферзь. Пенни попросила вырезать его в виде медведя».

Сэр Уильям приглядывается к другим фигурам. Ладью изображают часы с Броктайм-сквер, коня — тонконогий цирковой скакун, украшенный плюмажем. Слон стоит на шаре, хоботом обвивая огромное яблоко. Пешки безлики, словно отряд ликвидаторов в зеркальных масках. У черного короля изысканный старомодный фрак и длинные гладкие волосы, а белый король — женщина с высокой прической и в юбке до пола, открывающей спереди ноги до середины бедер.

— Интересно. А почему короли разного пола?

«Борьба противоположностей. Инь и Ян», — поясняет Коппер и тянется к фляжке на столе.

Механические пальцы откручивают пробку, Коппер подносит флягу к губам, долго катает жидкость во рту, промокает губы тряпицей.

«Хороший коньяк. Угощайся, Уилл».

— Благодарю, не сейчас. Странные фантазии, Коппер. Я про Инь-Ян. — Прищурившись, Раттлер рассматривает фигурку белого короля.

«Это не моя история. Я только воплотил то, о чем попросили. Ты говорил с Долорес?»

— Говорил. Она закрылась. Полностью. И я ничем не могу ей помочь.

«В замкнутом пространстве люди быстро сходят с ума, Уилл. Твоей девочке нужны впечатления, отношения, общение. То, чем она жила. А тут этого нет».

— Общения нет?

Коппер аккуратно расставляет фигуры на доске, поглядывает в сторону Часовщика.