Игрушки дома Баллантайн

Брендон сгибает колени, подается вперед, опираясь на носки и обвисая в цепях. Не касаться спиной стены – и можно снова улыбаться. Пройден тот порог, когда тело прекращает реагировать на боль, когда перестаешь с ужасом ждать следующего действия человека, чьей воле подчиняется целый город. Человека, у которого есть над тобой власть, но нет сил убить в тебе желание улыбаться.

Байрон мечется по лаборатории, как раненый хищник. Летят на пол фолианты в ветхих переплетах, с жалобным хрустом гибнет под сапогами тонкое стекло.

– Как ты смеешь так поступать со мной? Ты, мертвяк, существующий лишь благодаря мне!

Губы Брендона бесшумно двигаются, тщательно артикулируя: «Не тебе». Он думает о Кэрол, эгоистичной и так страшно любившей, что отняла его у смерти. Он думает об Алистере, подарившем ему третье рождение. Об Абби, что вдохнула в него жизнь. О Виктории, от которой каждый месяц приходит по письму из разных уголков мира вот уже одиннадцатый год подряд. О дочери верховного главнокомандующего, которая на глазах у всех перестала быть бездушным предметом. Брендон думает о них и медленно соскальзывает в водоворот беспамятства. Тяжелеют веки, гаснут звуки, отдаляется лаборатория с ее атмосферой боли и безысходности. Отпускает…

Байрон оборачивается на лязг натянувшихся цепей и смолкает на полуслове. Он смотрит на Брендона и вдруг отчетливо понимает, что ни пытки, ни тайные знания и ритуалы, ни угрозы не смогут его подчинить. И нет у Байрона в руках той нити, за которую стоит дернуть – и кукла твоя.

Потому что этой нити вообще не существует.

За сенатором Баллантайном с грохотом захлопывается дверь. В каменных коридорах, соединяющих дом и лабораторию, долго не смолкает эхо его тяжелой поступи.

Среди ночи за Брендоном приходят двое телохранителей Байрона, снимают его с цепей и переносят в кабинет на втором этаже особняка Баллантайнов. Брендон спит тяжелым, глубоким сном и не слышит, как до рассвета в покоях Байрона исходит криком молодая женщина. Ей некому помочь: слуги в этом доме давно привыкли к подобным вещам.

Утром Байрон Баллантайн приходит в комнату Брендона. Он садится рядом со спящим на жесткий, неудобный диван и касается кончиками пальцев бледного лба перерожденного. От Байрона отчетливо пахнет потом и кровью, под глазами лежат темные тени, лицо печально.

– Прости меня, – шепчет он хрипло. – Прости меня, мой ангел.

Брендон отодвигается ближе к стене, не открывая глаз. Байрон ложится рядом с ним, обнимает одной рукой, с силой прижимает к себе, целует в висок, в сомкнутые губы.

– Прости, – шепчет он покаянно. – Это ревность. Слепая, больная ревность. Я все исправлю, мой ангел. Только не покидай меня, не отворачивайся от меня…

Солнце лениво играет бликами на гранях хрустальной вазы на столе. Брендон думает о танго и каплях дождя на плаще Абби. Это его спасение, его сокровища, отнять которые не в силах никто на свете.

Газетные заголовки пестрят сводками с фронтов. Материк раздирает очередная война. Письма от Виктории идут дольше, но содержание их по-прежнему спокойно. Брендон надеется, что маленькую страну, в которой Алистер Баллантайн купил старый замок в горах, война обойдет стороной.

Империя поддерживает войска союзника, поставляя на фронт механических солдат. По приказу императора каждая кукла Нью-Кройдона, имеющая мужской пол, – военнообязанная. Брендон не исключение. Под рубахой на цепочке висит стальная пластина с номером семь-два-восемь-пять. В любой момент в доме Баллантайнов может раздаться телефонный звонок, после которого…

– Ты никуда не пойдешь, мой ангел. – Байрон говорит настолько уверенно, будто он – верховный главнокомандующий. – Если императору угодно, пусть делает пушечное мясо из членов своей семьи. Ты останешься в Нью-Кройдоне. Со мной.

Байрон Баллантайн – самый влиятельный человек Нью-Кройдона. Неофициально. Но грядут выборы мэра, и Байрон уверен в своем успехе.

– Я могу купить этот город с потрохами. Брендон, неужели у меня не хватит денег, чтобы не отдавать тебя на фронт?

Брендон слегка кивает, не отрываясь от чтения газеты. С одной стороны, кому хочется на войну? А с другой – ему все равно, погибать ли под траками танков или оставаться любимой забавой Байрона. И то и другое одинаково тошнотворно.

– Через неделю открывается новая фабрика в Нортонхилле. Надеюсь, ее производительности хватит, чтобы выкупить тебя у государства.

Байрон самодовольно улыбается и кидает в Брендона виноградиной. Ягода не долетает, катится по полу маленьким лиловым мышонком.

– Отвлекись ты от этой белиберды, ангел мой! Все, о чем они пишут, далеко и несущественно. Мы вне их игр. Мы над ними.

Брендон складывает газету, встает из кресла и прохаживается по кабинету. Байрон сидит за его столом, закинув ноги в дорогих ботинках на разбросанные по столешнице записки, схемы и перфокарты.