Игрушки дома Баллантайн

– Э-эй! А еще говорят, что новичкам везет! – весело хохочет она.

«Лиз, не наглей, – предупреждает Брендон. – Сама сказала, что играем честно».

– Не называй меня «Лиз», – фыркает Элизабет. – Бесит.

На следующем кругу девчонка расстается с корсетом и притихает. Бьется азартно, стараясь отыграться, но снова проигрывает.

– Отвернись, рядовой, – командует она.

Шелестит, скользя по бедрам, ткань, и юбка Элизабет пополняет копилку проигранного. Девушка натягивает тонкую сорочку чуть ли не до колен.

– Раздавай! И пощады не жди!

Брендон снова раскидывает по шесть карт. Игра начинает захватывать, и двигает им не стремление выиграть, а желание не проиграть. Уступать насмешливым серым глазам совсем не хочется.

– Ха-ха-ха! Я вышла! – бесится девчонка, прыгая на подушках. – Сколько у тебя там осталось? У-у-у, рядовой, это прямо-таки фатальный проигрыш! Мне даже жаль, слушай!

Он пожимает плечами и развязывает шейный платок. Элизабет следит за каждым его движением, как уличная кошка за птахами. В глазах скачут шальные искорки. Пляшут в пальцах карты, тасуется колода. Брендон смотрит на нее и понимает, что пора остановиться.

«Хватит», – говорит он девушке.

Она хохочет:

– Командовать будет тот, кто выиграет! Что, страшно?

Брендон молчит. Потому что она права: ему страшно. Он сам не понимает, чего боится. Уже два дня его не покидает ощущение, что он идет по льду. Лед тонкий, трещит под ногами. И невозможно предсказать, когда он проломится.

Падает на алое покрывало карта.

– Бей, не спи!

Он бросает одну из своих карт – не глядя.

– Рядовой, ну кто так козырями разбрасывается? Тебе крыть больше нечем? Э-эй! – хихикает Элизабет.

«Извини».

Она выигрывает у него рубашку. Пока Брендон выпутывается из рукавов, девушка смотрит на него с напряженным любопытством. И больше не смеется.

– О-ой… – выдает она изумленно. – Как оно… Кто ж тебя так изрезал?

«А чего ты ожидала? – Брендон смотрит на девчонку прямо и зло. – Ящика с проводами? Музыкальной шкатулки?»

– Это не болит? – Элизабет тянется к неровному шву, идущему через весь живот.

Металлическая ладонь, раскрытая, как щит, останавливает ее руку.

«Нет. Играть хотела? Играй».

– А ты не злись! На, сам раздавай!

Она обиженно швыряет ему колоду и садится на свое место среди подушек. Брендон раскидывает по шесть карт, начинается очередной круг игры. Бьются молча и зло, кроя карты, словно парируя удары. Элизабет кусает губу, Брендон смотрит только на ее руки.

Последний ход ее. У нее козырной король, у Брендона – червовая семерка.

– Вот и все, – глухо произносит девушка, глядя в сторону. – Ты проиграл. Раздевайся.

«Зачем тебе это?», – спрашивает он, перехватив наконец ее взгляд. Печальный взгляд победителя.

– Умей проигрывать, – отвечает она со вздохом. – Давай.

Брендон отходит в глубь комнаты, отворачивается от Элизабет. Расстегивает брюки.

Легкие шаги за спиной. Прикосновения горячих ладоней. Пальцы – бесстыжие, нетерпеливые – скользят по бедрам, избегая касаться грани между плотью и металлом. И нет сил противостоять. Это сильнее, чем приказ. Хватит уже, Элси. Пожалуйста, хватит…

– Брендон, – тихо зовет она. – Посмотри же на меня.

Девушка выныривает из-за его плеча и обнимает за шею. Такая теплая сквозь тонкую ткань рубашки… Брендон склоняет голову и прижимается лбом к ее щеке. Элизабет ловит губами его губы. Левый чулок цепляется за механическое колено, рвется так легко. Пуговицы проскальзывают между непослушными пальцами, живая плоть льнет к стальным ладоням.

Страшно. Сладко. И невозможно уже остановиться.

Custodi et serva, Domine…

Теплое августовское солнце рассеянно бродит по комнате, заглядывая в зеркала, трогая блестящие пуговицы, пряжки на одежде, касаясь стеклянных подвесок в светильниках. Полоска света лежит на щеке Брендона, едва касаясь ресниц. Притворяясь спящим, он уже полчаса наблюдает, как Элизабет греется у открытого окна.

Она сидит на стуле, положив на подоконник ноги и подставив теплым лучам босые пятки. Тихо напевает что-то и красит ногти на руках перламутровым лаком. Солнечная искра сияет в маленьком кулоне на шее Элизабет, отражаясь в латунных пуговицах куртки Брендона. Кроме этой расстегнутой куртки на девушке больше ничего нет, и Брендон с иронией вспоминает кем-то метко сказанное: «Мужская рубашка на женщине – словно флаг победителя над поверженной крепостью». Даже если это куртка, а не рубашка.

С улицы доносятся голоса мальчишек-газетчиков, дребезжание автомобилей по мостовой, нестройное пение гуляк. С реки тянет прохладой. И не хочется ни о чем думать.

– Я чувствую, что ты не спишь, – не оборачиваясь, говорит Элизабет. – Знаешь, чего народ на улице так оживился? Мой папаша выборы проиграл.

Брендон приподнимается на локтях, тая в глазах удивление. Неожиданно. Элизабет оборачивается, услышав скрип кровати.

– Ага, угадала. Не спишь.

«Кто у нас теперь мэр?», – спрашивает Брендон, щурясь от солнечного света.

– Погоди.

Элизабет встает, вывешивается в окно, в чем была, и вопит:

– Э-эй! Кто нами теперь крутит?

Ей отвечают восторженным свистом, кто-то кричит:

– Саймон Крейтон! Спускайся к нам, куколка! Отпразднуем!