Игрушки создателя

– Прошу меня извинить, – он посмотрел поверх моей головы и я даже невольно оглянулся. Никого. – Это просто игра слов, фигура речи, а не то, что могут подумать. А я не подумал, вернее, подумал, но не сразу и не о том.

– Эй, чемпион! – я попытался привлечь его внимание, пощёлкав пальцами перед носом, но не тут то было.

Садри как влетел стремглав, так и вылетел, видимо, напрочь забыв о моём существовании.

– Я докажу, это провокация! – донеслось напоследок из глубин коридора и стихло вместе с нервным топотом его шагов.

Что происходит? Может я что-то упустил по причине своего равнодушия к политике? Хотя ясно было уже давно, что Автор не терпит в свой адрес ни комментариев, ни возражений, ни тем более, даже малейших, замечаний и критики. С веками абсолютной власти мой бывший Учитель развивал в себе только одну характеристику – он стал настоящим деспотом. Разумеется никто в здравом уме даже и не помышлял противостоять ему. Но то открыто. А вот за порогом его дворца иногда находились недовольные. А потом их находила уже полиция. Автократия – это вам не тут. И не там. И потом и не тут и не там этих недовольных больше никто не видел. Я-то знаю, присутствовал на Советах, эти, так называемые, происшествия, с лёгкой руки Автора, вылились во всеобъемлющий закон о гражданском самосознании и лояльности. Но Садри-то что так всполошился? Ведь он сам один из соавторов закона.

Всё, пора бежать, потом обдумаю эти мысли как следует на досуге. Автор ждать не любит. Интересно, он вообще что нибудь любит, кроме своих законов и управления? Ведь по сути, мы все понятия не имели, о чём он размышляет на самом деле, что им двигает, чем занимается на этих своих дурацких медитациях? Где мы находимся? Какова природа этой аномалии, что дала на вторую жизнь? И опять же, в каких емкостях можно держать такую бездну информации, частью которой мы, собственно, и являемся? Вопросы, одни сплошные вопросы и никаких ответов.

Выйдя из аппартаментов, я чуть не столкнулся с Моуди, худощавым советником, единственным из нас зачем то носящим очки, ненамного выше меня ростом и, видимо поэтому реже других задававшим мне глупые вопросы. Как спалось? Чем пахнет мой ботинок? Каковы на вкус твои книги? А может ещё потому, что в Авторской иерархии занимал место прямо передо мной – одиннадцатое. Почти дно.

Кстати, конкуренция в совете была жесточайшая, нумерация постоянно менялась, в зависимости от заслуг, но Моуди так ни разу и не поднялся выше своего номера, ну а мне на карьеру было просто плевать.

– А, Кади, пошли быстрее, – вместо приветствия бросил он мне прямо на ходу, – Автор ждать не любит, а я вот задержался слегка, надо было работу одну закончить. Думаю он простит меня за это, как думаешь?

– Простит, – я ускорил шаг, – Обязательно, ты же ведь для него старался. Вон, нарукавники даже не успел снять. Хотя ты их и не снимаешь никогда.

– Все мы для него стараемся. Хм, кроме тебя, конечно. Как тебе это удаётся, ума не приложу.

– Что именно?

– Да всё! Тут из кожи вон лезешь, лишь бы угодить, лишь бы он заметил, насколько я предан. Да и остальные ребята тоже жилы рвут, хотя и каждый по своему, конечно. А ты? Не делаешь почти ничего, занимаешься своими… изысканиями, совсем оторвался от коллектива, а выделяет он всё равно тебя.

– Ну так и ты попробуй.

– Что?

– Не делать нихрена. Глядишь, и тебя заметит.

– Да ты что? – Моуди запнулся на ходу, и чуть не грохнулся во весь рост, настолько эта картина поразила его воображение, а я, в свою очередь, вновь подумал о необъяснимом влиянии Автора на своих приближённых.

И как то неуютно мне стало, что же я упускаю из вида? Совсем одичал, перестал общаться с людьми, а ведь когда-то, практически вечность назад, мы все были друзьями. И любили Учителя не за красивые глаза и умище, а в-первую очередь за человечность и отеческое отношение ко всем нам без разбора. И у каждого была своя нелёгкая история, да, все мы скорее рано, чем поздно лишились родителей и Учитель, подбирая нас одного за другим, приобщал к обучению и, в конце концов, самых избранных ввёл в свою личную свиту.

Конечно, не просто так. Каждый был ценен своими уникальными способностями. Тот же Моуди вот, к примеру умел феноменально оперировать числами, вычислительная машина отдыхает. Наверное поэтому и отыгрывал бухгалтера.

– Ты чего такое говоришь-то? – Моуди вновь обрёл дар речи и один в один с Садри уставился куда-то поверх моей головы. – Разве можно так? Это же Автор, ты что, не понимаешь? Забыл, сколько он для нас сделал? Мало того, он всем нам жизнь спас!

– А это жизнь, Моуди? Скажи честно, ты действительно счастлив?

– Нет, ты точно ненормальный! Не зря про тебя говорят…

– Что?

– Да то! Что ты плохо кончишь, что ходишь уже по грани и ещё чуть-чуть и всё! Закон о лояльности! Чуешь, чем пахнет?

– Нет, дружище, не чую. И ты тоже. Да вообще никто. Но я рад, что пробудил в тебе хоть какие-то эмоции.

– Эмоции! Кому нужны эти твои эмоции? Мы давно уже не люди, мы гораздо выше них. Гораздо. Но ты со своим закостенелым сознанием никак этого не можешь принять. Поэтому вечно двенадцатый.