Игры арийцев, или Группенфюрер Луи XVI

Открывать глаза не хотелось, и некоторое время Бертран Гюльзенхирн лежал в постели, смакуя сладкие детали приснившегося сна. Легкий стон окончательно разбудил его. Бертран открыл глаза. В спальном салоне горел лишь ночник, и оттого в салоне царил полумрак. Господин Мюллер сидел на постели, закатав левый рукав рубашки, и, найдя на сгибе вену, вонзил в нее шприц с тонкой длинной иглой. Содержимое шприца медленно перетекало из шприца в руку господина Мюллера, и он вновь показался Бертрану оживающим вурдалаком. Тонкие бескровные губы господина Мюллера медленно шевелились, словно он словами помогал содержимому шприца перетечь в вену.

Бертран испуганно закрыл глаза.

Неожиданная мысль, которая раньше почему-то не приходила в голову, испугала Бертрана. Собственно, а с чего он решил, что господина Мюллера послал его дядя? Это сказал сам господин Мюллер, но кто сказал, что все это правда? Где доказательства, что его попутчика послал именно Зигфрид Таудлиц?

Бертран осторожно открыл глаза и покосился на постель попутчика.

Господин Мюллер лежал в прежней позе. Глаза его закрывали черные шоры, вырезанные из плотной бумаги и снабженные тонкой резинкой. Господин Мюллер был абсолютно спокоен, более того — он улыбался. Сцена со шприцем могла показаться продолжением сна, если бы не комочек ватки, что лежал сейчас на столике подле постели Мюллера. Было довольно темно, но если присмотреться, можно было заметить капельку крови, которая украшала белый комочек.

Остаток ночи Бертран уже не сомкнул глаз.

Конечно же, его тревожили самые обыденные вопросы — в какую историю он влип, и выйдет ли из этой истории живым. До воображаемого наследства дяди Бертрану Гюльзенхирну уже не было никакого дела.

Деньги ничего не значат, когда встает вопрос о том, останешься ли ты живым. Да, жадность и беспечность сыграли с ним злую шутку. Доверился словам совершенно незнакомого человека. Правду говорил официант Ганс, для того, чтобы стать взрослым, мало обзавестись профессией и семьей, надо еще понимать жизнь и разбираться в людях.

Если в жизни Бертран Гюльзенхирн еще что-то понимал, но вот в людях он абсолютно не разбирался.

ПАРИЖ, 7—9 июня 1953 года

Вокзальная сутолока осталась позади, и Бертран с облегчением вошел в предназначенный ему номер гостиницы. Номер оказался не слишком роскошным, но уютным. Бертран с облегчением подумал, что немецкая рассудительность и экономность все-таки взяли верх над натурой господина Мюллера. Тратить деньги следовало с умом. Каждый пфенниг бережет марку и приумножает состояние своего хозяина.

Ночные страхи развеялись после утреннего разговора с господином Мюллером.

Мюллер сразу понял нерешительность и осторожность юного Гюльзенхирна и засмеялся:

— О, Бертран! Я вас прекрасно понимаю. Наверное, со стороны это было жутковатое впечатление. Успокойтесь это вовсе не наркотики, как легко можно подумать. Это американское патентованное лекарство от давления. Ночью у меня был приступ. Что поделать, Бертран, возраст не прибавляет здоровья.

В разговоре он был словоохотлив.

По рассказам господина Мюллера, поместье дядюшки располагалось в Аргентине на границе с Боливией.

— Конечно, это не Буэнос-Айрес, — разглагольствовал за завтраком Мюллер, делая извилистые, одному ему понятные движения вилкой. — Но места, я вам скажу, великолепные. Каучук, крокодилья кожа, листья коки… Не морщьтесь, молодой человек, прежде всего это ценное медицинское сырье, которое пользуется большим спросом. Владения вашего дядюшки обширны, я бы даже сравнил их с богатой латифундией. Долетим до Буэнос-Айреса, затем поездом доберемся до Сальты, а там уже будет совсем недалеко. Это поразительно, Бертран! Да что я вам говорю, вы все увидите собственными глазами. Не робейте, вы станете очень, очень богатым человеком. Об ином я просто пока умолчу, чтобы не будоражить вашего воображения.

Согласитесь, подобные рассказы лишь способствуют любопытству!