Павел сказал, что он против. Против – это даже не совсем то слово, чтобы выразить то, что он сказал. Он сказал так:
– Или я, или ребенок, – и Любушка, как на убой, пошла договариваться с подружкой, сведущей в этих делах.
Но все-таки она была уверена, что все решится в субботу, просто небесные колдуны проявили некоторую нерасторопность, не согласовав два чуда, не рассчитали, что тест будет сделан так быстро, и касательно того тиража у них были зарезервированы какие-то свои планы, а теперь, со второй попытки, все решится уже наверняка.
«Слышишь, в твоих руках жизнь моего ребенка», – думала Любушка, потея над карточкой с числами. Они взывали к ней теперь, она склонилась над ними, рассматривая их пасти, пытаясь угадать ту, в какой нет зубов, какая не сожрет. Как бы невзначай Павел спрашивал, не собирается ли она тянуть «с этим делом», и Любушка врала про очередь и запись за неделю.
«Только ты, Господи…» – и протянула карточку кассирше, будто бросала в море бутылку с письмом.
И потом, после розыгрыша, подумала, что Бога нет. И что все это был какой-то чудовищный обман.
– Ну почему, почему? – спрашивала она у Вадика тем же вечером. – Мне для счастья нужны просто деньги, я буду благодарна за самые элементарные вещи, которые никто из имеющих их не ценит! Почему мое счастье невозможно без денег? Они бы решили все, у меня чудесный муж, просто он закодирован безденежьем, и я тоже… и они стоят, получается, между нами… Мне просто нужны деньги… Мы бы поставили нормальную мебель, я бы покупала книжки, мы бы ходили в кафе, как все, гуляли бы вместе – просто без денег это все невозможно, ну почему я так бьюсь, бьюсь, и я же не могу сама?
– То есть ты знал об этом еще до аборта? – спросил Слава по телефону.
Она говорила, что Павел – не проблема, дело не в человеке, а в обстоятельствах, что на самом деле они созданы друг для друга и что он очень добрый, ранимый и сострадательный человек, в конце концов, он ни разу ей не изменил, не напился, не сказал грубого слова, просто ЭТА жизнь загнала его в тупик, после рождения ребенка он в депрессии, вот и все, и на его месте мог бы быть кто угодно…
– Любушка, дурочка, тебя же никто никогда не любил по-настоящему, – говорил ей тогда Вадик. – Ты хоть понимаешь, как это – когда тебя любят? Ты же такая хорошая девочка…