Игры без чести

На секунду в Любушке дрогнула трепетная, горячая жалость, но тут же испарилась, смытая зябким страшным чувством пробуждения в реальном мире, как было тогда, в больнице, когда отсчет времени для нее не совсем понятно как, но начался явно в другую сторону.

– Мне нужно какое-то время, чтобы собраться, но я буду, чуть позже.

– Да не нужно ничего, у тебя же ничего нет, так, книги, фотографии возьми, а остальное, – он хотел сказать «купим», но это слово своим прагматизмом могло порезать что-то в сложившейся, трудной, дрожащей эмоциональной пирамиде.

Странно улыбаясь, она вышла из машины, сжимая сто гривен и листочек с адресом, куда ее должно было доставить такси.

– Я буду ждать тебя там, позвони снизу обязательно, просто пару вызовов и сбрось, я спущусь.

Любушка кивнула и пошла в парадное.

Мелькнула мысль остаться дежурить тут, в сторонке и пронаблюдать за погрузкой, возможно, даже за явлением самого Павла, недовольно упирающего руки в бока, пока жена складывает сумки с кульками в багажник, путаясь ногами с ничего не понимающей дочкой. Но это было слишком трудно. И Слава поехал в гостиницу, где уже стояли, еще не зажженные, восемьдесят толстых, белых, как на католических свадьбах, свечей, каждая в прозрачном блюдце – видать, чтобы не попортить мебель и ковер. Тут же было и «Veuve Clicquot» в золотистом ведерке со льдом, прикрытое полотенцем. Он снял обувь и лег на пол, положив руки за голову. Отсюда, с пола, номер казался таким огромным, что походил на целый вестибюль, лаундж – с бесконечными диванчиками, ночниками с шелковыми абажурами, какими-то столиками, закутками, гигантскими растениями в кадках. Потом наболтал себе какое-то месиво из напитков из мини-бара, насыпал льда из ведерка, выпил, чувствуя некоторое облегчение. Несколько раз вибрировал телефон, который Слава не выпускал из рук, но имена на дисплее были все не те, и он нажимал на сброс.

Ночь наступила быстро, но, в отличие от других комнат в центре города, тут почему-то по потолку не плыли тени от проезжающих внизу машин, и уличное ядовито-рыжее освещение лишь слегка окрашивало оконную раму, делая все помещение едва различимым, а воздух в нем – совершенно бесцветным. Очень деликатно, пару раз осведомлялись про свечки и ужин, потом Славка собрался было вниз, снова ехать в Лесной, но остановился перед лифтом, очень ясно увидев, как, заныкав куда-то сто гривен, Любушка попыталась склонить Павла к съедению салата «оливье», что-то вроде последнего шанса, который он, совершенно неожиданно подхватил, и вот, сидя, скорее всего, на разложенном и застеленном старым клетчатым пледом диване, глядя в телевизор, она жевала салат и была счастлива тем своим понятным, разглядываемым со всех сторон счастьем, и, наверное, была в душе какая-то легкая горечь, как от разбившейся вдребезги юношеской мечты, как от вовремя раскрытого обмана, сглаживаемая уютной радостью оттого, что все настоящее – при ней.