Игры без чести

Денег взять было совершенно негде. Раз в месяц мама Павла давала им пятьсот гривен из своей ветеранской пенсии. Этого хватало на хлеб, сахар, молоко, крупы и макароны. Все остальные продукты брались у Любиных родителей. Жили они неподалеку, в городе Мена на север от Киева. Родители были еще молодые и работящие, очень любили и Любу, и Павла, и Алиночку. Ездить к ним было накладно, зато там, в просторном светлом доме, она снова чувствовала себя маленькой девочкой, могла отоспаться вволю, могла есть до отвалу, никто ее ни в чем не упрекал, малышкой занимались круглые сутки, и чувствовала Люба себя там почти как принцесса, пусть даже по двору бегали куры. Но через несколько дней тоска по Павлу уже омрачала любую радость, и, отдохнувшая, полная сил, она неслась домой, с каждым километром ощущая себя коровушкой, возвращающейся с пастбища, – душа нестерпимо полнилась любовью, как вымя молоком.

Родители снабжали их овощами, домашними консервами, вареньем, мясом домашней засолки или свежим, если кололи свинью. Припасы привозили раз в два-три месяца. Отцовская машина ездила плохо. На крышу грузили мешки с картошкой и капустой, в багажник – все остальное. Летом виделись чаще, ведь было много помидоров, перца, фруктов. Живых денег давали редко, простодушно считая, что это прерогатива мужчины и что Павел со своими задачами справляется успешно. А Любе совершенно не хотелось открывать истинную картину, ведь сама она была жизнью вполне довольна, временные трудности должны вот-вот кончиться, и то, как она мирится с ними сейчас, есть проекция ее чувств к мужу, вся сокровенная суть их отношений, и тут уж стыдиться нечего! Она обожала его. Это даже не то слово – пусть он будет тысячи раз не прав, пусть обижает ее иногда, но он – ее мужчина, он ее все. Это на всю жизнь. Это за пределами его глупых придирок. Потому что самое главное – это то, что они вместе, и даже если он в силу своей импульсивности, молодости и недальновидности не осознает до конца, как важно то, что они вместе… зато она, она-то знает, она сильная, потому что любит, и ее любви вполне хватит для создания идиллии.

И хотя Павлу не нравилось, что она без дела подходит к нему, когда он работает (а работал он все время, по шестнадцать часов в день!), Люба иногда не могла сдержаться и становилась у мужа за спиной, осторожно обнимала его за плечи, утыкалась носом в его затылок, и, если он никак не реагировал (не отгонял), затаив дыхание, спрашивала:

– Ты меня любишь?

– Конечно, – отвечал он иногда.

И это было важнее любых денег, важнее любых шаблонных составляющих счастливой семьи, Люба была готова летать после этих слов. Волшебства хватало надолго.

Когда он ни с того ни с сего обижал ее, Люба горько плакала и иногда, поздно ночью, мирясь на диване, он говорил ей: «Ты пойми, я же мужик, я не умею говорить комплиментов…» – и она понимала, все сразу понимала и продолжала его любить и жалеть.