Игры без чести

Следующий раз она ждала Маринкиного свободного времени и машины уже более нервно, отсчитывая часы. Он по-прежнему не звонил и не появлялся. А Валерия полюбила подолгу смотреть на свое отражение в зеркале и размышлять: «Почему так произошло? Что нужно было ему от меня? Зачем мне послали такое испытание?» И ее наполняли противоречивые чувства, они бурлящим весенним потоком струились гладко и ладно, будто деревянным гребнем расчесывали густые здоровые волосы. Саднило лишь одно – у истории не было точки. Как человек педантичный, в высшей мере организованный, Валерия не могла нормально жить, имея незакрытое, зависшее в воздухе дело.

Они без труда нашли его офис, и в последний момент Валерия почувствовала, что сейчас ее от волнения стошнит. И Маринка пошла вместо нее. Валерия осталась сидеть в машине на стихийной стоянке у длинного индустриального здания в часе езды от дома, на руках сонно причмокивал сын, и все это было каким-то диким, нелепым. Было страшно, что вдруг кто-то из близких догадается о том, что она здесь, заметит огромную рваную брешь в ее мире, откуда горячим потоком душистого вольного ветра выдуваются, кружась сорванными васильками и маргаритками, ее семейные ценности.

32

Вадик только приехал, сидел у Славки на столе, слушал его вполуха, болтая ногами, и зазывал в сауну. Несмотря на искреннюю любовь к таким вещам, как стихи Бродского и Мандельштама, Вадик не пропускал и истинно «мужских» мероприятий, предпочитаемых менее одухотворенными влиятельными знакомыми. Собственно, в этих выездах открывалась вся разгульная и открытая славянская душа коллег и знакомых, и он чувствовал свое единение с ними. Возможно, суть этих вакханалий заключалась не в тупом плотском удовольствии, а в удовлетворении того сокровенного, тщательно замаскированного в глубине души страха быть непринятым в силу национальных и прочих различий. Там, охмеленные, распаренные, сыплющие матом и сальными анекдотами, они все были одинаковы, и сплоченность их была примерно такой же душевной интенсивности, как бабские посиделки на кухне. Закатывались, как правило, в один и тот же «отель класса люкс» – такой вот сложенный из неотесанных бревен придорожный бордель на пятнадцатом километре трассы Киев – Одесса с душевыми деревянными будочками, сауной и «комнатой отдыха», конюшней, бричкой и контактным зоопарком для детей – свинки там, козочки. По какой-то гнусной иронии именно сюда, часто даже на следующий день, возвращались некоторые его коллеги и партнеры с женами и детьми, и обслуживали их те же официантки, которых они давеча хватали за попки, и которым норовили засунуть чаевые в декольте. А вечера… какие там были божественные вечера – трасса притихала, прохладная осенняя ночь пахла влажной травой, и вообще весь этот воздух, с легким ветерком, с догорающими углями в мангале, уже полуночный, был всегда таким густым, как небо над головой, состоящим из сочных сумерек – они как хлопья устилали ночь вокруг, и от темной полоски леса веяло чем-то тревожным и сказочным.

Славкин прогресс Вадика позабавил не то слово. Весь размах этой авантюры ощутился, когда секретарь сообщила, что к Славе пришли. Пришла худенькая, сильно напудренная наглая девица в джинсовой кепке набекрень и в джинсах с камушками и цветочками, сидевших на бедрах настолько низко, что обнажали часть несвежего, хоть и худого, живота с пирсингом. На Вадика она не обращала никакого внимания (ага, не знала просто, что за демон тут сидит) и нагло глядела Славке в глаза – как подваливают иногда девицы на дискотеках, глядя снизу вверх, будто прямо из своих открытых эмансипацией глубин, в которых не было уже ничего потаенного или загадочного, которые все читались там, в конце аэродинамической трубы, берущей начало в томно прищуренных глазах и сметающей прочь всех остальных, жаждущих присосаться соперниц. Маринка сама не знала, как вести разговор. Будто охмелевшая, одурманенная, не в себе – она сперва хотела поговорить с ним жестко, расставить точки над i: пристыдить своим острым язычком, но что-то внутреннее, азартное, женское, привыкшее побеждать встало вдруг на дыбы, залихватски заржало и круто повернуло в другую сторону.