Семейную жизнь новоявленных графов Челбаренков нельзя было назвать счастливой в том смысле, как обычно оценивают союз двух решивших быть вместе людей. Сереже был к тому времени уже почти полтинник и, продержавшись бодрячком с годик после развода, после рождения ребенка как-то занемог. Открылась старая язва, на ноге удалили совсем нехорошую вену, и начались проблемы с давлением. Христининому отцу было тогда на год меньше, но то ли благодаря многолетней мясной диете, то ли из-за близости к земле — выглядел он куда здоровее. Когда ослепление обрушившимся на дочь материальным достатком слегка поубавилось, стали всплывать печальные подробности, вроде неказистости, неоправданной заносчивости зятя, его нежелания идти на контакт и жить одной семьей. Родителям Христины хотелось чаще видеть внука, а сумасбродный Челбаренко сперва вообще пытался изолировать их от собственной семьи: велел охраннику не пускать их, но свекор был еще тот, мясник как-никак. В результате грязной сцены, опозорившей графа перед соседями, дедушка и бабушка проникли к своему Русланчику, по настоянию горе-папаши, воспитываемому и вскармливаемому чужой женщиной. Надавав дочери оплеух, а потом горячо исцеловав и оросив слезами, бросились разбинтовывать ее грудь, попутно косясь на замковые стены, все в гербах, рогах, мечах и ядовитых березах в золотых рамах. На семейном совете под элитный самогон договорились, что Христина с мальчиком остаются тут, а родители будут навещать, что Христина будет кормить своего ребенка сама, ведь никаких причин, почему от этого отказывались аристократы, — применительно конкретно к Христине — Чебаренко привести не смог. А та — румяная, дебелая, пышущая здоровьем и молоком — очень скучала по ребеночку, агукала ему какие-то деревенские «потешки» и в услугах няни-кормилицы уж никак не нуждалась.
Когда страсти немного улеглись, Челбаренко решил сделать своего рода выход в свет и созвал старых друзей на охоту.
Славик взял с собой не Анжелику, а Вадика и задумался о логике выбора, только когда они уже ехали по Столичному шоссе в сторону Конча-Заспы. Утром, как обычно, пока ребенок еще спал, Анжелика пришла к нему на диван — сладкая, теплая, в пижаме из синего шелка с иероглифами, с высокой растрепанной прической. И потом осторожно спросила (это были их первые совместные выходные):
— Ты куда-то торопишься?
— Да, — просто ответил Слава, — я уезжаю на два дня.
— Куда? — спросила она, и ее лицо, похожее в солнечном блике на нежный свежий зефир, словно немного вытянулось, хотя было плохо видно.
— На охоту.
— Ясно… — ответила она.
Слава где-то понимал, что она недовольна, но в контексте его безграничной доброты и их переселения к нему не чувствовал никаких угрызений совести. — Это была ужасная глупость, — мрачно сказал Вадик. — Какой ты все-таки еблан.
Потом, здорово попетляв между строящимися на песчаной дамбе таунхаусами — с подъемными мостиками, персональными пристанями, дворцами с флигельками, финскими срубами и помещенными под стеклянные купола бассейнами, — они подъехали к челбаренковскому замку.
Охоту планировалось проводить на территории тетеревиного лесного хозяйства, много лет Челбаренко состоял членом тамошнего охотничьего общества. В гостиной с потрескивающим камином гостей встречал сам граф в сапогах и вязаном, под горло сером свитере и графиня — похожая на монумент «Родина-мать», молчаливая, как колосс, отвечающая на приветствия гостей властным кивком, без тени улыбки.
Вадик зашел к ней как-то сбоку, так что застал немножко врасплох, сказал «здравствуйте» и взял за руку, потом блеснул глазом, улыбнулся, опустился на одно колено, в этот момент его заметил Славка и, чтобы не рассмеяться, отвернулся к окну, пригубив кружку с горячим пуншем.
Тем не менее в момент знакомства с Вадиком Христине вдруг стало невероятно хорошо, будто она вынырнула из мутного озера с водомерками прямо в стрекочущий, искрящийся бликами теплый солнечный полдень. Он посмотрел на нее снизу вверх так, словно на самом деле сидел на деревянных мостках и улыбался ей сквозь зыбкую толщу воды и солнечные блики. Когда рассаживались по внедорожникам, чтобы ехать в охотхозяйство, выяснилось, что Вадик не помещается, сославшись на больную ногу, тот с радостью отправился прямиком на кухню мимо застывшей Христины, даже не глянув на нее.