Игры без чести

В деревянном домике шашлычной «Зозуля» теплился слабый свет, на стоянке стоял всего один автомобиль. Вокруг висела тихая, невозможная для центра глухая ночь. Черные деревья смыкались голыми ветвями над узкой автомобильной дорогой, резким изгибом уходящей в темноту. С одной стороны была почти отвесная, поросшая редким кустарником песчаная стена, с другой, аж до самой набережной, тянулись вниз на несколько сот метров густые непролазные чащи, над которыми светящимися бусами горели вдалеке левобережные массивы. Именно туда они и направились, хихикая, ломая ветки и размахивая бутылкой «Моэт э Шандон». И когда глаза привыкли к темноте, быстро обнаружилась какая-то замусоренная поляна с чем-то вроде лавки. Славино лицо и руки были как бледные, чуть фосфоресцирующие кляксы, а у Людмилы глаза блестели по-кошачьи. Он первый полез целоваться и потом, будто не отрываясь от нее, все в одной, мягкой, идеально рассчитанной комбинации движений произвел и остальное тоже, отчего Людмила громко охнула, голосом матки и, взмахнув руками, перевернула бутылку. Шампанское заливало их одежду и волосы.

Потом, расхристанные, мокрые, липкие, обнимающиеся, с полупустой бутылкой они выкатились из зарослей на проезжую часть, пугая редкие машины, смогли-таки остановить частника и поехали осуществлять задуманную ранее часть плана по осмотру панорамы ночного Киева. Там договорились, что поедут сейчас к Славке домой, слушать музыку. Но уже в третьем такси за этот вечер Людмилу привел в чувство звонок мужа, и, хрипло «экая», она сказала, что скоро будет дома.

— Это будет несправедливо по отношению к нам самим, — туманно объяснила она, и они поехали обратно на Республиканский, всю дорогу долго, с какой-то сонной хмельной небрежностью целуясь, норовя пролить остатки шампанского.

Потом Славка поехал в клуб «Патипа», куда примчался Вадик с парой совсем юных девочек, студенток Авиационного университета. — Это была сплошная анархия и какофония, — шептал Славка, а Вадик сдержанно похихикивал, кивая, будто даже немного ревновал. Так как он выпил намного меньше, то был в состоянии смаковать и рассматривать со всех сторон зудящее предвкушение завтрашнего рабочего дня у них всех.

Стоит заметить, что никакой разрушительной силы в анархии и какофонии Людмила не обнаружила. Юра, увидев ее состояние, немного удивился, но не растерялся. Помог ей раздеться, снял вымазанные в земле трусы, оттряхивая от песка и прошлогодних листьев, отвел в уборную, где Людмилу стошнило, потом посадил в ванну, следил, чтобы вода не была слишком теплой, но и не ледяной. Она хрипло смеялась, по щекам текла тушь. Потом немного собралась, завернулась в халат, прошла на кухню, выпила воды с крупинками какого-то лекарства и, погладив мужа по щеке, отправилась спать.

Утром проснулась с головной болью, поморщилась, встала, выполнив усеченный комплекс йога-гимнастики, выпила стакан шипучего лекарства. Юра уже встал и взял на себя сборы мальчиков в школу и на занятия. Они вместе, как все эти четырнадцать лет, вышли из квартиры, и лишь у лифта Юра обеспокоенно взял ее за плечи и спросил, почти жалостливо:

— Так у нас все в порядке? — Да, вполне, — хрипло проурчала Людмила и приподняла бровь, улыбаясь своей египетско-чеширской улыбкой.

42