— Блеск! — абсолютно искренне восхитился Береславский. — А почему Пастернак?
— Потому что нравится, — не слишком пространно ответила дама.
— А почему «К Пильняку»? — докапывался рекламный профессор, сам ценивший этого не слишком популярного сегодня, тоже в свое время расстрелянного — ну не любит наша Родина внутренне свободных людей! — автора.
— Я по нему диссертацию писала, — неохотно ответила женщина.
«Видно, недописала», — подумал Ефим и сказал:
— Вы — то, что мне нужно.
— Полторы тысячи рублей за час, десять — за ночь, — расставила точки над i дама.
— Не вопрос, — согласился Береславский. — Плюс три тысячи, если будете читать стихи.
— Не вопрос, — согласилась шатенка.
— А я тоже стихи знаю, — выпалила вторая, худенькая чернявая девчонка с миндалевидными глазами и маленькой грудью. Она явно умственно напряглась и выдала:
— Спасибо, — остановил ее Ефим. — Я тебя возьму, если будешь молчать.
— Тогда уж и нас возьмите, — застенчиво сказала третья, блондинистая невысокая пышечка.
— У меня денег не хватит, — соврал Береславский, посчитав общую сумму. Денег бы, конечно, хватило, но оплачивать неподкованных литературно проституток, да еще и скорее всего не воспользовавшись их прямыми услугами, — это было бы бесхозяйственностью.
— Вас там сколько? — спросила шатенка.
— Двое, — ответил Береславский. И зачем-то добавил: — Оба — ученые. Литературоведы.
— Не маньяки? — испуганно спросила четвертая, доселе молчавшая.
— Смотря в каком смысле, — не стал кривить душой Ефим. — В сексуальном — нет.
— Двадцать пять — и пойдем все, — решила проститутка-литературовед.
— Двадцать — и по рукам, — взыграло в Ефиме бизнесменское начало.
— И три тысячи за стихи, — напомнила девушка.
— Договорились, — согласился Береславский.
Потом все-таки подошел к стойке и купил водки. Две бутылки вполне могли зрительно увеличить численность слушателей в глазах неугомонного Рыжего.
Когда они пришли в номер, Птицын, что-то напевая, рылся в памяти ноутбука Береславского.
— Садитесь, девочки, — пригласил Ефим.
Птицын обернулся. Снял очки. Надел очки.
— Ты кого привел, маньяк? — строго спросил он.
Ефим нервно глянул на шатенистую проститутку. А все четыре нервно посмотрели на Береславского.
— Ну, давай читай! — взмолился рекламный профессор, глядя на девушку-литературоведа.
И шатенка не подвела:
— А-бал-деть… — тщательно выговаривая слога, произнес охреневший Птицын. Потом они с шатенкой долго «пели» на два голоса, явно отправив в игнор всех остальных. В репертуаре присутствовали все те же: Мандельштам, Ахматова, Пастернак. Потом помянули Васильева, которому Советская власть щедро отвалила тюрьму в двадцать три года и пулю — в двадцать шесть:
Много чего прозвучало в темном — свет так и не стали включать — номере Береславского. Попутно уговорили обе бутылки, так и не озаботясь закуской. Причем выделялись в этом процессе Птицын и филологиня: Ефим лишь пару раз приложился, а другие девчонки и вовсе только пригубили свои рюмки, слегка шокированные происходящим.