Игры для мужчин среднего возраста

– А-бал-деть… – тщательно выговаривая слога, произнес охреневший Птицын. Потом они с шатенкой долго «пели» на два голоса, явно отправив в игнор всех остальных. В репертуаре присутствовали все те же: Мандельштам, Ахматова, Пастернак. Потом помянули Васильева, которому Советская власть щедро отвалила тюрьму в двадцать три года и пулю – в двадцать шесть:

Снегири взлетают красногруды…

Скоро ль, скоро ль на беду мою

Я увижу волчьи изумруды

В нелюдимом северном краю…

Много чего прозвучало в темном – свет так и не стали включать – номере Береславского. Попутно уговорили обе бутылки, так и не озаботясь закуской. Причем выделялись в этом процессе Птицын и филологиня: Ефим лишь пару раз приложился, а другие девчонки и вовсе только пригубили свои рюмки, слегка шокированные происходящим.

Закончил Птицын, как ни странно, коротким, но мрачноватым стихотворением хозяина номера.

Читал он его медленно, с придыханием и подвыванием:

Коль не умеешь петь —

молчи.

Коль силы нет терпеть —

кричи.

Быть можешь только с ней —

люби.

Враг жалит все больней —

руби.

В нейтральной полосе —

замри.

Не можешь жить, как все, —

умри.

Произнеся последнюю, наиболее жизнеутверждающую строфу, социологический профессор опустил голову на грудь и заснул.

Благодарные слушательницы перетащили старого гуманитарного бойца на диван, благо в крутом Ефимовом номере было два спальных места. И вопрошающе посмотрели на распорядителя праздника духа.

Береславский же находился в некоторой растерянности. С одной стороны, он вроде уже не прочь был переступить через некие свои неписаные запреты, признав их – внутри себя – нелепыми и необоснованными. Но с другой – девчонок было сразу четыре. И одна из них – наиболее ему приглянувшаяся – только что разделила с ним более чем интеллектуальное общение. Покупать после этого ее секс было как-то немножко западло.

А тут еще «третья сторона» объявилась, разом решив столь сложные морально-этические (или литературно-сексуальные?) проблемы: портвейн с наложившейся на него водкой явно собирался наружу, причем сразу всеми возможными путями.

Поэтому Ефим быстро достал деньги и расплатился с шатенкой.

– До свидания, – попрощались девчонки, выходя.

– Это был прекрасный вечер, – тепло сказала шатенка. И весело подмигнула Ефиму, вновь внося сумятицу в его было успокоившиеся чувства.

Вот такая проистекла ночка, предшествующая сегодняшней езде.

Береславский бросил взгляд в зеркальце заднего обзора. Обычный доктор был виден, социологический – нет.

– Ну как там наш Птицын? – спросил Ефим у Дока.

– Один глаз открыл, – сказал Док. – Сейчас голос подаст.