– Блеск! – абсолютно искренне восхитился Береславский. – А почему Пастернак?
– Потому что нравится, – не слишком пространно ответила дама.
– А почему «К Пильняку»? – докапывался рекламный профессор, сам ценивший этого не слишком популярного сегодня, тоже в свое время расстрелянного – ну не любит наша Родина внутренне свободных людей! – автора.
– Я по нему диссертацию писала, – неохотно ответила женщина.
«Видно, недописала», – подумал Ефим и сказал:
– Вы – то, что мне нужно.
– Полторы тысячи рублей за час, десять – за ночь, – расставила точки над i дама.
– Не вопрос, – согласился Береславский. – Плюс три тысячи, если будете читать стихи.
– Не вопрос, – согласилась шатенка.
– А я тоже стихи знаю, – выпалила вторая, худенькая чернявая девчонка с миндалевидными глазами и маленькой грудью. Она явно умственно напряглась и выдала:Мой веселый звонкий мяч,
Ты куда помчался вскачь?
Красный, желтый, голубой —
Не угнаться за тобой!..
– Спасибо, – остановил ее Ефим. – Я тебя возьму, если будешь молчать.
– Тогда уж и нас возьмите, – застенчиво сказала третья, блондинистая невысокая пышечка.
– У меня денег не хватит, – соврал Береславский, посчитав общую сумму. Денег бы, конечно, хватило, но оплачивать неподкованных литературно проституток, да еще и скорее всего не воспользовавшись их прямыми услугами, – это было бы бесхозяйственностью.
– Вас там сколько? – спросила шатенка.
– Двое, – ответил Береславский. И зачем-то добавил: – Оба – ученые. Литературоведы.
– Не маньяки? – испуганно спросила четвертая, доселе молчавшая.
– Смотря в каком смысле, – не стал кривить душой Ефим. – В сексуальном – нет.
– Двадцать пять – и пойдем все, – решила проститутка-литературовед.
– Двадцать – и по рукам, – взыграло в Ефиме бизнесменское начало.
– И три тысячи за стихи, – напомнила девушка.
– Договорились, – согласился Береславский.
Потом все-таки подошел к стойке и купил водки. Две бутылки вполне могли зрительно увеличить численность слушателей в глазах неугомонного Рыжего.
Когда они пришли в номер, Птицын, что-то напевая, рылся в памяти ноутбука Береславского.
– Садитесь, девочки, – пригласил Ефим.
Птицын обернулся. Снял очки. Надел очки.
– Ты кого привел, маньяк? – строго спросил он.
Ефим нервно глянул на шатенистую проститутку. А все четыре нервно посмотрели на Береславского.
– Ну, давай читай! – взмолился рекламный профессор, глядя на девушку-литературоведа.
И шатенка не подвела:Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.
Как журавлиный клин в чужие рубежи —
На головах царей божественная пена —
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?
И море, и Гомер – все движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.