Они гуляли по палубе, сидели под деревом на зеленой остановке, сидели рядом за перекусочным столом. И все время разговаривали. И за все время Ефим так и не смог уяснить себе, с кем же он имеет дело.
Впрочем, вопросы глубинного психоанализа занимали его сейчас меньше всего. Вера оказалась женщиной очень красивой, только ее красота, как и ум, открывались не сразу и не всякому.
Даже про возраст было сложно сказать. Может быть, тридцать. А может, с удачной и дорогой пластикой, и все сорок восемь.
Косметики мало, но та, что есть, похоже, отменного качества и очень грамотного применения.
Вера была не слишком спортивная, но вполне женственная: длинные стройные ноги, высокая красивая грудь. Разве что талия не осиная. Но Береславский никогда и не испытывал полового влечения к насекомым.
Фигуру Вера показала минут через сорок после знакомства, когда кораблик подплыл к острову, на котором была намечена зеленая стоянка.
Она, едва сойдя на берег, очень естественным жестом сбросила с себя полупрозрачную черную ткань, ранее бывшую ее платьем, – Ефим даже задумался о конструктивном решении, позволявшем так ловко и стремительно избавляться от одежды.
Затем она легко перешагнула то, что осталось от платья, и красиво спрыгнула с не очень высокого, но крутого берега. Прямо рядом с их пришвартованным корабликом. В воду вошла без брызг, профессионально.
– Вот так люди ломают шеи, – тоже профессионально отметил Док, когда Вера поднялась к ним.
– Нет, так не ломают, – засмеялась она.
– Почему это? – гнул свое Док. – Именно так и ломают. Шварк в воду в незнакомом месте. А там – либо мель, либо валун. Соскок на череп, вынос на носилках.
– Ключевое словосочетание – «незнакомое место», – снизошла до ответа Вера. – А я тут раз сто ныряла. Да и катер, по-вашему, на валуне стоит, что ли?
Вот так все просто. Но и красиво, однако.
Док пристыженно замолк, а Ефим попытался определить возраст Веры по ее открытой теперь шее. И снова неудачно. Хотя если ее молодость – дело рук пластического хирурга, то этот хирург обошелся ей точно недешево.