Игры Фортуны

Утешая подругу, Юлиана целовала ей руки, плечи и даже губы, но Анна почти не обращала на это внимания: она считала, что такие поцелуи приняты между сестрами. Однако их уединению скоро был положен предел. Вездесущие дворцовые слуги быстро обнаружили их, после чего не замедлили явиться фрейлины с настоянием Юлиане немедля проследовать к императрице, а Анну с притворным почтением и отвратительными изъявлениями притворной зависти проводили к нелюбимому мужу. Для Аннушки это ночь была тягостна и неприятна, однако к утру она поняла, что обошлась малой кровью. Принц Антон-Ульрих был скучен, неприятен, но по крайней мере хорошо понимал, что значит отказ, и сразу отступался – из трусости ли, как показалось тогда раздраженной и несчастной Аннушке, или из иных, более благородных побуждений. После того, как его робкие попытки завести с молодой супругой беседу и даже неумело прижаться жесткими губами к ее ручке встретили холодное, но непреклонное сопротивление Аннушки, он забился в дальний угол и просидел там до утра на колченогом пуфе, согбенный и тщедушный, как больная птица. Кажется, он так и не заснул всю ночь, и утром, когда Аннушка наконец забылась тревожным сном, тихонько вышел, не говоря ни слова.

С Юленькой Менгден они встретились наутро – зализывать раны. У верной подруги щеки были покрыты багрово-лиловыми кровоподтеками, губы разбиты – видно, постаралась тяжелая длань государыни. Часовые гренадеры-преображенцы, луженым усатым рожам которых тоже частенько доставалось от начальства, сегодня смотрели на нее со своих постов с пониманием. Новобрачной было тяжело и тошно, а главное – безысходно. Она давно уже жила, как в тюрьме, но раньше принцесса была одна в своей камере, а теперь ей предложили разделить место заключения с совершенно чужим и ненужным человеком. Так что стало совсем невмоготу – душно и горько.

Анна и Юлиана сидели, обнявшись, на скамеечке под липами.

– Что мне делать, милая? – жаловалась Аннушка. – Видеть я этого Антона-Ульриха не могу!

– Он посмел обидеть тебя, дружочек? Да я его, позорника рода человеческого…, – вскинулась Юленька, которая, только что жестоко битая сама, вновь была готова драться и защищать.

– Успокойся, он не тронул меня пальцем, – вынуждена была признать Анна. – Но все равно… Быть с ним противно!!

– А давай убежим? – предложила Юлиана. – Я тебя украду и увезу…

Она всегда рубила сплеча, по-мужски. Решения принимала быстро и потом никогда ни о чем не жалела. Юлиана была из рода, прародителями которого считались тевтонские рыцари, и их воинственная натура проскальзывала в ней слишком часто. Ей бы меч в руки! Аннушка знала, что Юлиана в тайне берет уроки фехтования, но ей недостаточно изящных пасов с клинком, которыми развлекаются многие молодые дамы. Она выискала с Санкт-Питербурхе природного казака с Дона, чуть не единственного на весь город. Он учит ее рубиться на кривых саблях и стрелять «из огненного боя» пешей и конной, а еще – ругаться на этом веско звучащем русском простонародном диалекте, который называют, кажется, «matom». И руки у подруги совсем не слабые, не женские. Сильные, властные, мужские руки…

Ах, если бы Аннушке быть такой! Впрочем, Юлиана прескверно танцует и в танце норовит сама повести кавалера, не следуя пристойному этикету и нарушая стройность бального ордеру. За что ей неоднократно доставалось от государыни, и самыми мягкими эпитетами было: «Не фрейлина, а чистый гренадер! Не девка, а мужик!» Впрочем, для самой Юленьки поносные государынины слова звучали чистой похвалой! Кто сказал, что женщина должна быть слабой? Как же Орлеанская дева, Иоанна д`Арк?

Однако Аннушку природа не наделила доблестями Орлеанской девственницы, и даже последнюю из них она принесла в дар обольстительному Морицу Линару.

– Куда нам бежать? Разве есть где-то нам приют? – вздохнула она. – Кто я? Теткина раба… Вон, цесаревна Елизавета Петровна по своей воле живет! Замуж не идет, делает, что хочет, амантов принимает, не таясь. Ах, как я ей завидую!

– Это рыжая Елисавет тебе завидует.! – утешала ее Юлиана. – Престол российский ведь твоему сыну, а не ей достанется. Родишь тетке сына – и все тебя оставят в покое. Позволят жить, как хочется! А Лизка с гульбой своей засидится в вечных девках, видит Бог!

– А, может, в вечных девках и лучше? – грустно заметила Аннушка. – Никто над тобой не волен… Ах, Юленька, как я на волю хочу! Но, видно, всю жизнь быть мне птицей в клетке!

– Одно только твое слово! – совершенно серьезно сказала Юлиана. – И я тебя увезу. Куда захочешь! Весь мир будет наш!

– Послушай! – Анна крепко сжала сильные, неженские пальцы подруги. – А может, есть в сих твоих словах резон! Не лукавила я, раба я, но ведь и рабы бегут! Увези меня к Морицу, Юленька! С ним я буду счастлива!

– К Морицу… – обиженно и разочарованно протянула Юлиана. – Да он о тебе и думать забыл, кобель саксонский!

– Ты ничего не понимаешь в науке Амура! – вспыхнула Анна. – И не смей так называть его! Он – рыцарь, он – самый лучший, самый нежный, самый любимый…

– А как же я, дружочек? – обиделась Юлия.