Игры Фортуны

Мюнхгаузен в ответ не менее деликатно намекнул, что герцог и сам не сменил веру, а скоро станет мужем русской принцессы. Тогда Антон-Ульрих замогильным голосом заметил, что барону не стоит сближаться с родом князей Голицыных, ибо все Голицыны в немилости у государыни. А если уж барон хочет сблизиться с прекрасной княжной Еленой, то узы брака здесь совершенно ни при чем…  И вообще, добавил герцог, здесь, в России устраивают самые невероятные браки и самым чудовищным образом. «Вот, князя-шута Голицына, отца вашей Прекрасной Дамы, хотят обвенчать с шутихой, — легкомысленно сказал Антон-Ульрих, словно поддерживая светскую беседу. — А потом намереваются на ночь запереть молодых супругов, представляете, барон, в ледяном дворце, где несчастные непременно околеют от холода! Слыхали ли мы, дорогой барон, в нашем родном Брауншвейге про столь нелепые и ужасные вещи?! Ах, не к добру мы оказались в России, не к добру!».

Тут Мюнхгаузен окончательно уверился в том, что весь небольшой запас своего мужества Антон-Ульрих растратил на войне, и поспешил откланяться. Он опрометью бросился на поиски своей возлюбленной, чтобы поведать ей о грозящей ее благородному отцу опасности. Ибо кто предупрежден, тот вооружен; а, будучи вооруженным, Мюнхгаузен чувствовал себя вполне спокойно в любой напасти, как всякий опытный солдат.

Княжна Елена встретила его счастливой улыбкой — раскрасневшаяся с морозца, очаровательная в своей пушистой шубке, словно юная фея русской зимы. На мгновение Мюнхгаузену захотелось заключить ее в объятия, покрыть это милое круглое личико поцелуями и в утешениях любви забыть о зле…  Пусть она не знает ничего, пусть не омрачит этого высокого чела под завитками русых волос горе — и будь что будет! Но некто незримый, приходивший к барону в минуты испытаний (временами Мюнхгаузен думал, что это общий дух его боевых соратников, павших под Очаковом и под Бендерами, указывает путь чести) сказал: «Стыдись — на одной чаше весов лежит твое счастье, а на другой — жизни двух людей. Потому — смелее, товарищ!»

И барон Мюнхгаузен нашел в себе силы развести упоительные объятия княжны Елены и от первого до последнего слова рассказал ей о нависшей над ее отцом опасностью.

— Нам надобно смелым разумом окинуть диспозицию сей великой конфузии и вместе измыслить пути спасения из нее, — заключил он, словно обращался к товарищу по смертельным Марсовым играм.

Но княжна Елена, с круглого личика которой по мере повествования барона сбежал весь румянец, всплеснула точеными ручками, пролепетала побледневшими губками: «Ахти, смертушка пришла!..» — и упала в обморок на руки фон Мюнхгаузену.

Не более готовности к отчаянному спасению проявил и сам князь Голицын, когда барон на следующий день сумел отделить его от толпы шутов и увлечь в сторону. Приняв известие, как подлинный стоик, он только промолвил: «Значит, такова судьба!» и скрестил руки на груди жестом, очень напомнившим Мюнхгаузену плененного под Очаковом сераскира Яж-пашу, воспринявшего поражение с изумительным, но непонятным европейскому уму фатализмом. «Я слишком обездолен, чтобы бежать и прятаться ради спасения жизни, и слишком презираю своих гонителей, чтобы подарить им знак своего страха, — пояснил князь Мюнхгаузену. — Не скрою, мною движет и еще одно чувство — быть может, там, по ту сторону этой ледяной смерти, меня согреют объятия моей возлюбленной Лючии…  Она ждет меня и улыбается. Вы воевали, барон, вы видели смерть, и знаете, что не так она страшна сама по себе. Только зачем вы рассказываете всем подряд эти ваши небылицы?»

Тут Мюнхгаузен окончательно понял, что с Голицыными «каши не сваришь», как говорят русские. Спасать же единую Буженинову, до которой ему, собственно, не было никакого дела, не имело смысла. К тому же сия благородная дикарка сама не приняла бы спасения без своего возлюбленного.

* * *

Буженинову наряжали под венец, но скуластое лицо у невесты князя-квасника было настолько мрачным и сосредоточенным, словно она готовилась добровольно ступить в могилу. В ледяную могилу, из которой не выбраться, но вместе с любимым. Их сияющий на солнце острыми гранями гигантский холодный саркофаг уже построили прямо перед императорским дворцом. Его можно было даже увидеть из окна и даже представить себе, где именно расположена ледяная спальня, в которой им с Голицыным предстоит уснуть навсегда холодным могильным сном. Была, впрочем, одна надежда: маленькая, слабая надеждочка, похожая на тонкую нить, обмотанную вокруг запястья.