Игры капризной дамы

Начало смеркаться. От окна дуло, и Хряк стал замерзать, почувствовал себя оскорбленным. Его — первого гладиатора зоны — поставили на стреме… Хотя он понимал: Шнырь нужен Бузе, чтобы приготовить чифир. Но все же Хряк не шестерка, чтобы мерзнуть перед окном. Ведь это он — Хряк — захватил заложников, был в этом деле ударной силой… Хряк напрочь забыл, что он только выполнил то, что задумал Буза, а поскольку он это забыл, ему — человеку с бицепсами тридцатилетнего мужика, а умом пятнадцатилетнего правонарушителя — продолжало казаться, что его незаслуженно забыли, что это он организовал захват, он сообщил на волю время захвата и примерную дорогу, это он рассчитал, что их повезут в Каминск, поскольку другого изолятора поблизости не было, это у него воровская кровь во втором поколении, это его подставили лихие ребята Чубатого, и он был вынужден сесть в ШИЗО… Но он все правильно рассчитал, вырвался из колонии, и теперь сам черт ему не брат…

— Хряк, — раздался голос Бузы.

Хряк просунулся в дверь будки, там было чуть теплее… Буза был чем-то недоволен, а Шнырь был подвижнее обычного. Так выглядит провинившийся школьник, не оправдавший надежд учителя. Он не смог при такой качке сварить чифир. Все искусство Шныря заваривать чай в камерах оказалось непригодным для заварки чая в движущемся автозаке.

— Чая не будет, — сказал Буза, — погреемся по-другому.

Он вытащил из кармана заначенный стандарт теофедрина, разломил пополам и протянул Шнырю и Хряку.

* * *

Из горотдела милиции прибыл старший лейтенант с винтовкой. Он уселся в коридоре на кожаном диване и презрительно смотрел на своих коллег, переодетых в черные робы и телогрейки.

Первый вариант освобождения заложников должен был начаться одновременными выстрелами трех снайперов. Для того, чтобы «гости» сразу попали в поле зрения всех трех стрелков, отгородили маленький участок двора, куда, как в ловушку, должна была въехать машина.

Осталось пристрелять винтовки.

— А где твои бойцы? — спросил комбата Узякин.

— А что им здесь делать сейчас, машина приедет не раньше, чем через два-три часа…

— И ты решил их привезти за пятнадцать минут…

— Не за пятнадцать, а за тридцать, что им делать здесь раньше, анекдоты твоих орлов слушать…

— Ну ты даешь!..

— Понимаешь, это срочники, если их привезти сейчас, то у них ужин накроется.

— Их нужно привезти сейчас, — сказал Внучек. — Михалыч их накормит, а если они приедут за пятнадцать минут, все может сорваться, тем более они не профессионалы…

— Да какая разница, — вяло отбивался комбат.

— Нет, нет, — забеспокоился Внучек, — нужно везти сейчас, поставьте себя на их место: вас привезли в изолятор, поставили у форточки и приказали: сейчас приедут плохие дяди, и нужно выстрелить им в голову. Каково?

— А если их привезти сейчас, дяди станут не такими плохими?

— А он прав, — поддержал Внучека Узякин. — Вот мы приехали сюда и никаких чувств к захватчикам не испытывали… А узнали о них все, попереживали вместе с заложниками и завелись, да так, что, попадись эти ребята мне сейчас, я бы их собственными руками задавил… — А ты, «анекдотов наслушаются…». Ты думаешь, легко просто так выстрелить в человека? Я на своих орлов смотрю — приехали сюда, хихикали, а побыли здесь и захватчики — их кровные враги. Иначе и быть не может, потому что здесь все реально представляют себя на месте заложников, а когда дело касается тебя, когда чувствуешь заточку у собственного горла, то в отца родного выстрелишь… Поэтому прения заканчиваем, ребят надо привезти сейчас, Михалыч их покормит, не останутся без ужина.

Комбат отправил свою машину в батальон, а вся троица решила проверить, насколько удобно стрелять из окон во двор изолятора.

Присланный Михалычем столяр расстеклил три шибки в указанных ему Узякиным окнах к неудовольствию переодетого резерва, и в коридоре возник жуткий сквозняк.

— И что это заложников не захватывают в июле? — сказал какой-то остряк из резерва, и все засмеялись, хотя точнее этот смех можно было назвать ржанием. Впрочем, как должны смеяться десять мужиков, которым через час-другой придется арматурными прутьями отбивать заложников.

От этого смеха Внучек почувствовал себя тоскливо. Все происходило совсем не так, как когда-то он предполагал, разбирая аналогичные ситуации на учебных занятиях. Все было буднично и настолько примитивно, что невольно казалось — с таким примитивизмом нельзя сделать ничего хорошего и благородного, нельзя освободить людей, жизни которых угрожает опасность. Хотя человеку, наверное, свойственно облагораживать свои поступки, а истина в том, что судьба не делит людей на плохих и хороших, и через какое-то время и те, что захватили заложников, и те, что будут их освобождать, могут оказаться на грязном тюремном полу либо с заточкой в горле, либо с проломленным арматурой черепом.

Все это было навеяно на Внучека идиотской шуткой о том, что заложников теплее освобождать в июле, а потом вновь началась рутина примерок, прикидок, тренировок вперемежку с руганью Узякина, который упивался своим начальственным положением.

Прибыли, наконец, ребята Собинова.