Знал он это потому, что строил уже две такие станции… Строил, но не построил. На те стройки он прибывал первым начальником, осваивал первые миллионы, а когда дело подходило к концу и становилось видно, что до настоящего конца еще ой как далеко, на горизонте возникал молодой преемник, которого Хуснутдинов сам подбирал из среды специалистов, а вездесущее начальство из Москвы утверждало. Это же начальство переводило Хуснутдинова на другой объект, где несколько лет можно было жить относительно спокойно, где деньги текут рекой, а результатов, по большому счету, еще не спрашивают, потому что это только начальная стадия строительства и в ней еще мало что можно разглядеть, не то что в завершающей, когда выясняется, что допущен перерасход средств, что куда-то исчезло поставленное для монтажа оборудование, а сама станция, если и приблизилась к завершению, то почему-то не с той стороны, которой всем нужно. То есть и средства освоены, и здания стоят, но во всей этой системе не введены в строй какие-то мелочи, без которых, как выясняется, станция — не станция, а набор железобетонных конструкций…
Именно в этот момент некая волосатая рука перебрасывала Хуснутдинова на новое, не менее важное строительство, а его последователи снимались один за одним с работы за то, что «не могли ввести в строй почти готовый объект».
Хуснутдинов на строительстве — царь и бог. Рабочие зовут его Хозяином, а наиболее приближенные к нему — Папой.
В Каминск Хуснутдинов прибыл со своей командой, в которую входили: секретарь-машинистка Агнесса Васильевна — доверенное лицо начальника, если не сказать больше; личный шофер, он же телохранитель, — здоровый и наглый мужичара, большой любитель женщин, преданный Папе, как горец, и главбух, которого мало кто видит, потому что он не вылезает из своего кабинета, но о котором тоже хочется сказать, что это личный бухгалтер Хуснутдинова.
Людей на строительстве хронически не хватало, и на энергоблоке трудились командированные, прибывшие по оргнабору, условно-освобожденные из спецкомендатуры, которую развернули рядом с объектом.
Зачинщиком создания спецкомендатуры был сам Хуснутдинов. Он вспомнил опыт своей работы на прежнем строительстве и дал команду подготовить письмо в УВД с просьбой «выделить спецконтингент». Ни сам Хозяин, ни его приближенные, составлявшие письмо, не сочли нужным проконсультироваться у юристов. Они перепутали условно-осужденных с условно-освобожденными. А разница между первыми и вторыми была примерно такая же, как между радио и радикулитом.
Первые осуждались за незначительные преступления и направлялись на стройки народного хозяйства прямо из зала суда. Вторые — освобождались из колоний. В «зоне» они усвоили правило, что любая работа — «западло», и, разумеется, работать не хотели. Процент возврата в колонию был высок, а производительность труда — низка.
Хуснутдинов быстро сообразил, в чем его ошибка, но милицейское начальство не собиралось ему в угоду менять «профиль» спецкомендатуры, и Хозяину пришлось довольствоваться тем, что есть.
Работы на первом энергоблоке шли плохо. План капитального строительства в лучшие времена выполнялся на 38 процентов. Так строились: градирня, цех водоочистки, новый главный корпус. Но труба существовала в другом измерении. Она росла не по дням, а по часам…
Бригада «Союзжелезобетонконструкции» работала на редкость производительно. Трубоклады никогда не бузили, не устраивали волынок, не грозили забастовками, не жаловались начальству на нехватку материалов, да и грех было жаловаться, ибо все шло им в первую очередь, и Хуснутдинов голову бы снял со снабженцев, не обеспечь они трубокладов материалами. Хозяин понимал — первый энергоблок в настоящее время понятие эфемерное, а труба — реальное, осязаемое, видимое. Она — лицо стройки и показатель способностей Хуснутдинова на первом этапе строительства. Она… «А вот и она. Однако странно, что возле нее не видно следов «скорой помощи» и милиции и стоит такая тишь, что остается только диву даваться: такое случилось, а всем до фени…»
«А может быть, это розыгрыш, может, какой-то каминский шутник, узнав номер телефона, решил его разыграть. Сейчас это модно — лягнуть кагебешников. И надо же попасться на удочку… И автобус подвернулся как раз и не дал возможности зайти к дежурному и расспросить о происшествии. Хотя, если бы он зашел к дежурному и спросил, то разговоров все равно было бы не обобраться…»