Игры корифеев

— Тебе будет гораздо больнее. Мне плевать. Я сам тебя создал, я сам тебя и уничтожу. И Олег тебя не защитит, я поговорил с ним. Он сказал, что видел тебя с иглой, и что я могу делать всё, что сочту нужным.

— Скотина, если у тебя есть только молоток, то всё похоже на гвоздь, да? Отпусти руку!

В глазах Кэт появились одновременно слёзы от боли и страх. Сейчас она впервые испугалась сидящего рядом с ней человека.

— Мало просто молчать, — надо постараться еще и не думать! Ещё один раз, и ты пожалеешь, что не умерла, — Алекс резко разжал пальцы, и рука Кэт ослабла. На запястье остались огромные синяки. Он не хотел делать ей больно, но другого выхода не было. От этого может излечить только страх, никакие увещевания здесь не помогут.

Он завёз Кэт домой. И как только приехал Олег, в полпервого ночи, Алекс закрылся с ним на кухне. Они долго и тихо о чём–то говорили. Александр солгал ей — Олег ни о чём не догадывался, но теперь он знал всё. После долгого монолога Алекса Олег, не в силах сам найти выход и принять какое–то решение, сказал только одно:

— Сапёр ошибается только один раз — при выборе профессии… Делай, что считаешь нужным, я с тобой, а не с ней, — он вышел из кухни, захлопнув дверь. В течение долгого времени больше они не разговаривали на эту тему.

В изменившихся отношениях Олег стал правой рукой Алекса, а у Кэт иногда на лице появлялось состояние ужаса. Она отдалилась от всех, стала походить на волка — одиночку. Хотя Кэт и общалась со всеми абсолютно одинаково, она избегала Алекса и встреч с ним с глазу на глаз. Страх этот выскальзывал редко. Однажды Ольга разбудила Алекса ночью, сказав, что Кэт снится кошмар, и она не может разбудить её. Кэт металась по подушке, что–то бессвязно говорила и вскрикивала. Александру пришлось поднять её с кровати и растормошить. Кэт была вся в холодном поту. И её трясло. Ей снился сон, что Кроль жив, снилось, что их с Белым опять избивают. Всё повторялось, и выхода не было… только во сне…

Если бы Алекс мог знать, что сон был почти вещим…

Белый. 21. 07. 92 года 19.40

Белый испытывал некоторое облегчение. Он уезжал из города. Самочувствие его стало намного лучше. Он, вырвавшись из города, почувствовал себя на свободе. Ни от кого не зависит и никому ничего не должен в ближайшие 10 часов. Война позади. Нет ни кредиторов. Ни звонков.

Свобода. Впереди долгая дорога. 10 часов в собственном распоряжении. Дорога жизни. И теперь ему принимать решение, как идти по этой дороге. Смешно, но решающим фактором для него, знамением сверху становится огромная радуга, перекинутая впереди над магистралью и ярким, жёлтым полем улыбающихся подсолнухов слева, освещённым почти заходящим солнцем. Позади — огромная чёрная туча. То, что спустя несколько минут радуга исчезнет, а по крыше автобуса ударит ледяная волна ливня, не имеет никакого значения. Человек уже увидел то, что он хотел увидеть. А ливень пройдёт, и человек ещё успеет увидеть как солнце быстро уйдёт за неровную линию горизонта, скрываясь в кровавом зареве тонких облаков. Завтра будет хорошая погода. Завтра всё будет хорошо.

* * *

Чёрная, всё поглощающая ночь. Автобус убаюкивающе ровно несётся по звёздной магистрали. Одна и та же степь за окном, и скорость не чувствуется. Белый уже начал проваливаться в сон, когда неожиданный рывок автобуса влево, на встречную. Дмитрия бросает вперёд, он ударяется о впереди расположенное кресло и просыпается окончательно. Автобус заносит и он едва не опрокидывается с трассы налево в кювет, но каким–то чудом выравнивается и уже медленно продолжает своё движение. Кто–то кричит, перепуганный водитель запоздало сигналит и орёт матом. Его успокаивает разбуженный напарник. Автобус некоторое время набирает скорость, но потом сбавляет, останавливается, и водители, закуривая, выходят. Выходят и несколько пассажиров с первых мест, а потом вываливают и все остальные.

Белый в первый момент не понял, что произошло. Всё огромное лобовое стекло забрызгано кровью. Кто–то ухает. Потом выясняется, что на дорогу регулярно выходят табором цыгане и пытаются остановить автобус. Им это не удалось, и они забросали его вишнями. Дима смутно вспоминает, как когда–то давно на этом же промежутке дороги цыганки выбросили под колёса свёрток, якобы с грудным ребёнком. Водитель тогда не дрогнув проехал над этим свёртком, прокомментировав перепуганным тёткам в салоне: «У них там куклы или тряпки». Видно, опытный. Уже нарывался на эту же ораву.

На 20-тиминутной стоянке остановке в Мелитополе водители отмывают лобовое стекло. А вся толпа с разинутыми ртами рассматривает этот процесс, делать–то всё равно нечего.

Белый, остекленело глядя на целующуюся парочку, вспоминает как сам отмывал от крови руки и лицо после встречи в переулке, содрогается.

— Чего уставился?

Дмитрий смотрит на парня, не понимая, чего же от него хотят?

— Чего уставился? Тоже не против?

А, это из этой парочки… На руке парня повисает девчонка и тащит его к бабкам, у которых на маленьких столиках разложены шоколадки, семечки и жвачки. Правильно делает. Проехали.