Игры на асфальте

— Какого факультета? — деловито и буднично поинтересовалась старушка.

Этого я не знал. В другом месте мое незнание торжествовали бы, как свою маленькую победу: «Вот видите, не знаете, а ходите, ходите, а не знаете, так нечего и ходить». Но там работали нормальные люди, а Марья Викентиевна была Марья Викентиевна. Поэтому я сюда и пришел.

— Тогда через отдел кадров МГУ, — сказала она, — вот телефон.

И быстро, как лемур, перерыв цепкими пальчиками пухлую книгу, она нашла нужный номер, каллиграфическим почерком перенесла его на восьмушку бумаги и, укоризненно посмотрев на меня голубыми глазами, протянула бумажку мне.

Я вошел в кабину, озираясь, как воришка, набрал номер дачи Ивашкевичей: это было составной частью моего плана. Теперь мне меньше всего хотелось, чтобы трубку взяла Маргарита: она бы сразу сообразила, что Кузнецов идет по новому следу. Но мне повезло: у аппарата оказался Женька.

— Послушай, — сказал он без всяких обиняков, — что у вас там, в Москве, происходит?

— Да ничего особенного, — дипломатично ответил я, — а что такое?

— «Что такое, что такое»! — передразнил меня Женька. — Ты звонишь Ритке, Ритка звонит бабке, бабка делает мне втык — ни за что ни про что, Ритка приезжает из Москвы смурная, к телефону требует ее не звать, и вот пожалуйста: опять ты. Не считай меня идиотом. Ты думаешь, я не понимаю, что все это не просто так?

Все-таки временами Женька бывал утомителен, как вулкан Кракатау. Я выждал паузу и сказал:

— Все это лежит далеко за пределами твоей компетенции. Ты мне вот что скажи: твоего тренера зовут Игорь? Игорь. Как его фамилия, знаешь? Не знаешь. А где он живет?

— Та откуда мне знать, — ошеломленный моим натиском, промямлил Женька. — Я ж тебе говорил: где-то там, на Юго-Западе. А чего тебе?..

— Подожди, — перебил его я. — Точнее не знаешь?

— Не знаю!

Женька начал закипать: он не привык, чтобы с ним разговаривали в таком тоне.

— Ладно, бог с тобой, — великодушно сказал я. — Ты про бабушкины бумаги ему говорил?

Минуту Женька молча соображал.

— А, вон ты куда! — проговорил он расслабленным и просветленным голосом. — Значит, все-таки нас грабанули?

— Меня смешит твой интеллект, — возразил я. — Так говорил про бумаги?

Этим самым повторным вопросом я себя выдал — и утратил инициативу. Теперь Женька наслаждался моим нетерпением.

— Про бумаги? — насмешливо переспросил он. — Про какие про бумаги?

Стиснув зубы, я ждал.

— Вот что, милай, — сказал мне Женька. — Выпей брому, скушай джему и жди меня во дворе. Через два часа я буду. Пойдем ко мне, там разберемся.

— К тебе мы не пойдем, — возразил я.

— Это почему?

— А потому что ты ключ посеял.

Это был удар ниже пояса, но Женька довольно быстро оправился.

— Подумаешь! — беспечно сказал он. — Я у Ритки возьму.

— Так она тебе и дала!

— Ну, у бабки!

На эту реплику я ничего не ответил. Женька долго молчал и сопел в трубку, собираясь с мыслями.

— В общем, так, — сказал наконец я. — Ты мне говоришь, какие баки ты заливал криво… в смысле — своему Игорю, а я тебе говорю, где мы с тобой через два часа встретимся. Нет — не надо, обойдусь без тебя.

— Ты ж его не знаешь, — пробормотал Женька. — И в глаза никогда не видал.

Этого мне было и нужно. Я быстренько, без запинки, как стихотворение, повторил свой словесный портрет Кривоносого и не без издевки спросил:

— Ну как, похож?

— Так, вчерне, — нехотя признал Женька. — Ну, давай, говори, где встретимся. Можно часа через полтора…

— Нет, сначала ты! — остановил его я. — Сначала ты скажи: про бумаги был разговор?

— Ну, допустим, был, — буркнул Женька. — А что это меняет?

— Приврал небось? В смысле — присвистнул?

— Да так, самую малость! — Женька хохотнул. — Пушкина туда напихал, Вольтера, Паскаля, Ферма… всего понемногу.

О Паскале и о Ферма я слышал впервые в жизни, и как-то не вязались эти изысканные имена с дураковатой внешностью Кривоносого.

— Молодец! — сказал я. — Ладно, приезжай. Жду тебя на «Маяковке», в конце зала, где нету выхода.

— А почему на «Маяковке»? — спросил Женька.

— Так надо.

Я вовсе не собирался ехать на станцию метро «Маяковская», делать мне там было решительно нечего. Но мне нужно было, во-первых, нейтрализовать Женьку, чтобы он, занятый дорогой, не предпринял каких-либо самостоятельных шагов, а во-вторых, должен же был я хоть как-то отплатить ему за «ранний интерес к женщинам». Пусть подождет.

Мы назначили точное время, сверили часы (он — свои, я — «телецентровские») и по-деловому распрощались.

В отделе кадров МГУ со мною вначале разговаривали очень сухо. Дать телефон отказались, адрес тоже (я думаю, не надо объяснять, что мне нужен был телефон или адрес вдовы профессора Еремеева): должно быть, мой мальчишеский тенорок наводил их на мысль о назойливом абитуриенте.

— Какую ты школу окончил? — строго спросила женщина из отдела кадров.

Я ответил в том смысле, что еще учусь.

— Ну, и зачем тебе нужен профессор Еремеев? — спросила она, заметно смягчившись. — Ты что, его знакомый, родственник?