Игры на асфальте

На этот случай у меня была заготовлена легенда. Взволнованно и сбивчиво, слегка заикаясь (что мне вообще-то не было свойственно, но тут инстинкт подсказал, что связная речь вызывает впечатление подготовленности), я рассказал, что на дачу профессора Еремеева в поселке таком-то (тут я, естественно, не погрешил против истины) приехали родственники из Сыктывкара, а дверь на замке, а им сказано было, чтобы они ехали прямо на дачу, и московского адреса они не знают и вообще не знают Москвы, а мне все равно было ехать в город, а имя-отчество я впопыхах не спросил, а то бы через справочное бюро…

Про имя-отчество — это тоже была домашняя заготовка.

— А ты откуда звонишь? — спросила женщина.

— С вокзала, конечно, — быстро ответил я. — Люди же ждут.

Счастье мое: ей в голову не пришло, что родственники из Сыктывкара могли бы позвонить с любой соседней дачи.

— Тогда подожди, — сказала женщина, — я сейчас выясню.

И громко закричала:

— Тамара!

О чем они там совещались с Тамарой, не знаю, но в итоге стало ясно, что никакого профессора Еремеева в МГУ нет, и это огорчило не только меня, но и мою собеседницу.

— Ох, уж провинция-матушка, — сказала она. — Для них любой московский вуз — МГУ. А что он читает, твой Еремеев?

— Да он ничего не читает! — возразил я. — Он умер недавно.

— Ах, вот как, — сказала женщина. — Тогда подожди.

И снова закричала:

— Тамара!

По-видимому, без этой Тамары она не могла никак обойтись.

Минуту спустя трубку взяла сама Тамара. У этой женщины, как я и предположил, исходя из ее имени, был густой сочный голос, который в опере принято называть «меццо-сопрано».

— Откуда ты, мальчик? — спросила она.

Я повторил: из дачного поселка такого-то.

— А фамилия твоя?

Я не медля назвался: Ивашкевич.

— Так вот, Ивашкевич, — сказала Тамара, — профессор Еремеев работал не в МГУ, а совсем в другом институте. Наши ездили на похороны, записывай адрес вдовы: Еремеева Людмила Сергеевна… Да ты, наверно, спешишь, позвони ей домой.

И она продиктовала мне номер телефона. Я прочувствованно ее поблагодарил и тут же набрал номер Людмилы Сергеевны.

Звонкий молодой голос ответил мне почти сразу. Я едва успел перевести дух, а ведь надо было переключаться на новую версию: родственники из Сыктывкара здесь могли и не пройти.

— Это квартира профессора Еремеева?

После паузы:

— Да.

— Могу я поговорить с Людмилой Сергеевной?

— Я у телефона.

Это было для меня неожиданностью: мне всегда казалось, что у профессоров жены — профессорши, пожилые и очень медлительные.

— Вам звонит с дачи сын ваших соседей, Женя Ивашкевич.

Тут мне в голову пришла мысль, что Женька наверняка пойдет по моим следам, когда дозреет. И тут ему будет уготована достойная встреча. А поделом: не теряй ключи, не приманивай уголовников.

— Здравствуй, Женечка, милый! — ответила любезная женщина. — Ты что, простудился?

Из этой реплики я сделал вывод, что голос у меня чуть более басовит, чем требуется.

— Да нет, что вы, Людмила Сергеевна, — возразил я, попутно проклиная себя за непредусмотрительность: кто знает, может быть, «тетя Люда»? Или «тетя Мила»? С именем «Людмила» нельзя шутить. — Тут без вас такое событие. Девушка приехала с чемоданом, сидит на крыльце вашей дачи и плачет…

— Девушка? — заинтересованно удивилась Людмила Сергеевна. — Откуда?

Ей бы сначала спросить, почему плачет, машинально отметил я, а вслух сказал:

— Из Сыктывкара.

— Так, — подумав, промолвила Людмила Сергеевна. — Ну, а я здесь при чем?

Такого оборота я больше всего боялся.

— Я не знаю, — проговорил я, — мне просто бабушка сказала позвонить.

— Как зовут эту девушку? — спросила Людмила Сергеевна.

Это была передышка: я мог назвать ее как угодно.

— Говорит, Алена, — ответил я.

— Алена, — задумчиво повторила Людмила Сергеевна. — Ну, и что же хочет эта Алена?

— Говорит, что ее пригласили отдыхать, — беззастенчиво соврал я.

— Ну, и пусть себе возвращается в Сыктывкар, — сказала Людмила Сергеевна. — Скажи ей, что произошла ошибка, дача пустует, и никто ее не приглашал.

— А она плачет, — проговорил я, стараясь, чтобы мой голос не звучал упавшим. — Так что бабушке передать?

Наступило молчание.

— Надо же, из Сыктывкара, — сказала Людмила Сергеевна. — Вот мазурик.

Тут бы мне и спросить: «Кто?», но у меня хватило ума воздержаться.

— Передай ей, Женечка… — раздумчиво заговорила Людмила Сергеевна.

— Кому? Бабушке или Алене? — уточнил я.

— Ты понимаешь, какое дело, — сказала Людмила Сергеевна, и я затрепетал на другом конце системы «крючок-леска-удилище», как заправский рыбак. — Снимал у меня дачу один… Да ты его, наверно, видел.

Последнее утверждение прозвучало вопросительно, и я голосом простофили сказал:

— Ага. Дядя Игорь его зовут.

— Это приятель сына от первого брака Ивана Ефимовича, — сухо сказала Людмила Сергеевна, и трудно было не заметить, что от этого сына Людмиле Сергеевне, скорее всего, доставалось.

Я молчал, как терпеливый пацан, который только и ждет, чтобы выполнить поручение и, насвистывая, удалиться.

Снова молчание.

— Надо же, из Сыктывкара, — повторила Людмила Сергеевна. — Жалко девчонку, и спросить не у кого. Сын за границу уехал.