Игры на интерес

Людмила молча выходит на улицу и садится на лавочку под окнами.

Приготовив завтрак, Настя выходит позвать сестру, но Людмила отказывается. Сидит, кивает головой своим мрачным думам, совсем как старуха.

Оставлять сестру в таком состоянии одну тяжело, но и помочь ей нечем. Где искать Верку, Настя не знает, да и знала бы – за волосы не притащишь, а уговорить не сумеешь. И все равно уходит на работу с чувством вины, поэтому, когда ее зовут к телефону, она уверена, что звонит сестра, и бежит, ожидая самого худшего, оттого и не сразу узнает голос Светки.

– Спасибо, Надежда, у меня все нормально.

– Значит, скоро переезжаешь?

– Это длинный разговор, я по другому вопросу звоню. Тебе дубленка нужна?

– Какая дубленка?

– Импортная. Знакомая для меня достала, а моя попа для нее широковата.

– Монгольская?

– За кого ты меня принимаешь? Французская. Госцена семьсот шестьдесят.

Настя не знает, наскребет ли денег, но, если придется зимовать в Качинске, тогда…

– Она еще раздумывает, – наседает Светка. – Бери гаманок и ко мне, пока не перехватили.

У Насти не рассчитан один столик. Она просит напарницу – услуга не обременительная. Еще бы такси взять. Но попробуй поймай, когда на весь город три с половиной машины, из которых две в ремонте.

На автобусной остановке она без особой надежды машет «жигуленку». И тот останавливается. По дороге Настя сочиняет трогательную историю, просит, чтобы шофер не уезжал, обещает управиться за три минуты.

А из растворенного окна рвется на улицу «удалой Хазбулат», и мужской голос заметно выделяется из женских. Принесла кого-то нелегкая.

Людмила сидит в обнимку с дочерью, по другую руку – новоявленный жених, даже Зойка с парнем. Один Толян потерялся. Спелась родня. Помирились. Ну и слава богу, а вернее, черт с ними.

У нее не набирается и шестисот рублей. Надо было не в сумочке бутылки на работу носить, а в бауле. Теперь уже дубленку хочется позарез. У сестры просить бесполезно, при людях она не даст. Можно перехватить у Светки. Или… Или продать той же Светке сережки, подаренные Николаем Николаевичем.

Настя протягивает водителю пятерку. Мужчина качает головой, грубит, чтобы скрыть смущение.

– В большом городе шоферы не стесняются брать деньги и у красивых женщин.

– Мы, слава богу, в маленьком живем.

– Тогда спасибо вам огромное.

Дубленка словно специально на нее скроена! Светка с подругой пьют шампанское. Еще на пороге она предупредила Настю, что о дне рождения при посторонних вспоминать нежелательно. Махровый халат ее полнит, и вообще она сегодня совсем другая. Но смотрит весело. Значит, дубленка – нечто вроде благодарности за помощь. Сгодились и сережки. Сделку надо обмыть. Жалко, что Насте надо возвращаться на работу.

Светка все понимает, она не настаивает, чтобы Настя засиживалась с ними. Другое дело – по бокалу шампанского на прощание, Светка очень обидится, если она откажется. По бокалу – и до свидания.

А когда оно будет, это свидание, и будет ли оно… Светка не уточняет.

В ресторане Настя еще раз примеряет дубленку.

– Такое чудо. Ну прямо как украла, – воркует напарница.

– Сестра с дочерью облезут от зависти.

– И облезут, и полысеют.

Одного Настя не может решить, при гостях показаться в обновке или дождаться, когда они уйдут.

16

Дожидаться не приходится. Дубленка остается упакованной в бумагу. Людмиле не до развлечений.

– Ты во всем виновата.

– Кто же, кроме меня, – соглашается Настя.

– Она еще смеется.

– Жених, что ли, от Верки сбежал, меня увидев?

– От тебя не сбежишь. На тебя они как мухи на навоз.

– Давай, давай, я сегодня добрая.

– От тебя все началось. Жили спокойно, забот не знали. Свалилась на нашу голову.

– Может, все-таки расскажешь?

Настя видит, что сестра не столько обозлена, сколько перепугана. В доме подозрительно тихо и никаких следов недавнего пира: стол чистый, посуда составлена в шкаф, даже пол вымыт, обычно Людмила не спешила с уборкой, а тут расстаралась.

– Верка-то где?

– В постели, где же ей быть в это время. Виталий приходил.

– Зачем?

– Я откуда знаю. Раскричался, как в собственном доме. А ребята наши терпеть должны?! Он первый и ударил. Мы все можем подтвердить.

– Кого ударил?

– Веркиного. Нос ему разбил и рубаху порвал. Он тогда ему и двинул. Один раз или два, я не заметила. А много ли сопле надо.

Только и всего? А паники-то. На то они и мужики, чтобы драться.

– Никакой драки не было. Съездили друг другу по разу, один упал и голову расшиб, потом я их разогнала. А Виталия твоего мы с Зойкой до гостиницы проводили.

Не совсем складная история. Людмила путает, недосказывает, словно говорит не с младшей сестрой, а с милицейским следователем.

– Ты хоть сказала ему, где Любаха живет?

– Я почем знаю где. Может, в общежитии, может, в деревню умотала.

– Сильно его избили?

– Ушибся он, говорю, упал. Только откуда знать, что он наболтает, если спрашивать начнут. Так что, дорогая Надежда, вещи твои я кое-как собрала, проверь, может, недоглядела чего, и топай на вокзал.

– Привет! А мне с какой стати?

– Ты эту кашу заварила. Может, он и не к Любахе шел, а к тебе. А тебя не будет, и спросить не с кого.

– Ловко придумала.